В начале Нового времени в восточной части Украины происходили события, предопределившие развитие Донбасского региона на столетие вперед. В первую очередь речь идет о славянской колонизации Дикого Поля в 17-18 вв. с ее преимущественно украинским характером, что и предопределило историю края вплоть до ХХ столетия. Во-вторую - о параллельном притоке на эту территорию русского населения. Исторической особенностью этой нынешней Восточной Украины являлось то, что в течение всего времени здесь практически отсутствовали конфликты на этнической и религиозной почве, что и оказало влияние на менталитет и политическое предпочтение населения региона. Даже в начале ХХ1-го столетия...
Татарское подонцовьеТ
Прежнее татарское население Подонцовья было вытесненоотсюда за полтораста лет – последний набег татар состоялся в 1769 г. и окончился трагически: в степи в районе нынешнего Славяносербска, застигнутые ураганным ветром, просто замерзли несколько тысяч татарских всадников.
Для татар наш край не имел особого экономического значения ввиду удаленности от Крыма (пастбищ для конских табунов хватало и в более близких местах). В основном же – контроль над Подонцовьем нужен был крымчанам для скрытного развертывания своих сил перед набегом на русские земли. Поэтому немногочисленное татарское население края было представлено пастухами и дозорными отрядами.
Конфликты между татарами, считавшими эти степи своими, и проникающими в Дикое Поле славянами были неизбежны. Некоторые современные историки вообще описывают их в духе хантингтоновской войны цивилизаций, а не банальных стычек аборигенов с колонистами на основе противоположных экономических интересов.
«Довго про сі часи згадував народ, оповідаючи як багато шкоди зробила тоді Орда: щоб їй, поганій, за це борщу у вічі не видати», - писал слобожанин-современник.
Набеги на славянские земли татары совершали не под знаменем джихада, а по причине сугубо экономической – только захват и продажа рабов держали на плаву примитивную экономику Крымского ханства. Донские и запорожские казаки также не прочь были поговорить о борьбе за веру. Правда, из своих походов на басурман в случае удачи борцы за веру привозили самую что ни на есть материальную добычу – примитивная собирательская экономика казаков (рыбная ловля, охота) не позволяла просуществовать им без «экспроприации» басурманского добра. Как обреченно констатировал один из донских историков, в начале 17 века и «казаки считали врагом всякого, с кого можно было взять зипун». И словосочетание «казацкая голытьба» – это не литературный образ, а констатация голой правды об уровне материального благополучия вольных сообществ.
Взаимоотношения татар и запорожцев, которые контролировали западную часть нашего региона, хорошо описал Яворницкий: «То вони нас поб’ють, то ми їх повоюємо, але ми на це не зважаємо».
Донские казаки, вступая в союзы с калмыками (которые также кочевали в нашем крае) категорически выступали против коалиций с татарами. Однако одно неписанное правило войны с басурманами соблюдали строго. Учитывая взаимную важность коневодства, воюющие стороны не жгли запасы сена друг у друга, при этом, в духе времени, никаких ограничений в отношении мирного населения не накладывалось.
Имея превосходство в экономике (земледелие), в военной технике (огнестрельное оружие), славяне постепенно вытеснили из Подонцовья коренное татарское население. Тем более, татары не очень-то старались удержать эти территории, не имевшие для них особого экономического и военного значения. Для украинского же населения, вытесняемого с Правобережной Украины поляками, турками и перманентной гражданской войной, захват и освоение новых земель на востоке был вопросом жизни и смерти.
От ушедшего татарского населения, как свидетельство длительного сосуществования, славяне позаимствовали массу географических названий Евсуг, Ковсуг, Деркул и др
Первопроходцы славянской колонизации
Второе важнейшее событие в новой истории нашего края – это восстание донских и запорожских казаков в 1707 – 1708 гг. Здесь уже решался вопрос о социальном характере славянской колонизации: кто будет осваивать земли Дикого Поля – свободное население Войска Донского и Запорожского, или же крепостные крестьяне русских и малорусских помещиков.
Первопроходцами славянской колонизации Подонцовья стали казаки, они и поделили эти земли по р. Лугань – к северу от нее расположились владения Востока Донского, к югу – территория Востока Запорожского.
Вопреки расхожему мнению, Донбасские степи в 17 в. были не очень богаты биологическими ресурсами, исключение составляли только поймы рек. Из р. Айдар, например, первые русские дозорные не могли вытащить свои неводы – так много в них набивалось рыбы. Эти места также были богаты зверем и птицей. Поэтому донские казаки определяли границы своих владений расстоянием слышимости ружейного выстрела от реки. Остальная степь их нисколько не интересовала.
Рыболовство у донских казаков превратилось в особый промысел, точно так же, как и добыча соли в районе Бахмута, где использовался и наемный труд. Но вот земледелия донцы боялись панически: «где пашня, там и помещик» - говорили они. А что такое помещик казаки знали не понаслышке. И до самого конца 17 века на Востоке Донском существовала смертная казнь за занятие земледелием. Впрочем, это свидетельствовало только о том, что тяга к земледелию на Дону была столь сильной, что остановить ее можно было только крайними мерами.
Запорожцы не были сторонниками подобных крайностей. Тем более, что такого изобилия и природных ресурсов, как на больших донских реках, во владениях запорожцев не было. И под прикрытием казацких зимовников украинский беглый люд занимался не только охотой, но и скотоводством, пчеловодством и земледелием.
Казацкая или феодально-помещичья колонизация?
Обилие плодородных земель, относительно благоприятный климат – все это создавало предпосылки для развития сельского хозяйства нашего региона по фермерскому пути. В казацкие земли в конце 17 в. начался приток свободной рабочей силы, желавшей не воевать, а заниматься вольным хлебопашеством. Это, в первую очередь были украинские крестьяне, не ужившиеся у старых польских и новых украинских панов. Но с началом государственных репрессий против раскольников, в России начинается массовый уход староверов (по некоторым подсчетам – от 10 до 20% населения) на неподконтрольные правительству территории. Староверы уходили на Запорожье и на Дон.
Не смотря на внешнюю архаичность, старообрядцы в сущности своей были явлением нового, не феодального времени. Как писал Джеймс Биллингтон, «параллель между протестантами Западной и старообрядцами Восточной Европы просто поразительна. Оба движения были пуританскими, заменяли обряды церкви на новый аскетизм здешнего мира, а власть установившейся церковной иерархии – на местное общинное самоуправление. Оба движения стимулировали новую экономическую предприимчивость – в суровом требовании усердного труда, как единственного средства доказать, что ты принадлежишь к избранникам Бога»[.
Хозяйственная деятельность украинских крестьян и русских староверов могла стать надежной экономической базой казачества, особенно в условиях повышения и цен и спроса на сельскохозяйственную продукцию в Западной Европе. Но только сохранение полного контроля запорожцами и донцами над своими территориями могло обеспечивать развитие нового типа хозяйствования и вовлечение его в общеевропейский рынок - хотя бы в качестве сырьевого сектора.
Альтернативой казацкой колонизации Подонцовья была колонизация государственно-помещичья.
Сколько угодно можно спорить об экономической эффективности барских латифундий, но отрицательное социальное влияние на народ, озверевших от безнаказанности и вседозволенности, господ являлось бесспорным. Самый европейски образованный из луганских господ-колонизаторов князь Куракин, превратил свое имение Белокуракино (в Луганской области до сих пор есть Белокуракинский район) в огромный гарем, где самые красивые крестьянки были превращены в княжеских наложниц – «танцюр» (танцовщиц). Велся их строгий учет и учет родившихся детей, которых забирали от матерей и отдавали в другие семьи. Причем князь заботился, чтобы дети были обеспечены и получали образование. Но только если это были мальчики. Новорожденных же девочек по распоряжению князя просто убивали и сжигали в специальной печи (был у барина такой каприз). И ничего ему за это не было, хотя о княжеских шалостях знали и в Москве и в Санкт-Питербурге. И даже в Париже: однажды парижские проститутки вступились за честь человечества и попытались сжечь изверга в парижском борделе, куда тот часто хаживал. Но - охрана отбила…
Умер князь Куракин, уважаемый всеми член высшего света, много лет спустя своей смертью. Не удивительно, что под попечительством подобных господ у крепостных крестьян терялось чувство уважения к себе и другим людям. Зато развивалось презрение к труду, лень, пьянство, воровство и склонность к разврату.
Казачество, как шанс
Казачество в 17 в. было последним шансом для края остановить реакционную феодализацию складывающегося нового социума. Особенно, если учесть, что в это время в Западной Европе постепенно начинался обратный процесс дефеодализации общественных отношений
Во главе этого процесса в Западной Европе стояла нарождающаяся буржуазия, бюргеры, «городской средний класс» .
У нас же возможность выполнить подобную миссию предоставлялась казачеству.
Казачество, если отвлечься от этнографических красот, - это продукт кризиса традиционного феодального общества и формация нового времени. Казачество не вписывалось в традиционную социальную структуру даже такого демократического феодального общества, как Речь Посполитая.
Психология казака – это скорее психология человека нового времени. «Казаки – это люди своевольные», с осуждением писали их противники, для которых незыблемой истиной было феодальное предопределение социального статуса самим фактом рождения.
В «лыцари» же запорожские уходили за днепровские пороги и горожане, и крестьяне, и шляхта, причем без особого разбору веры и национальности. Т.е. люди сами делали свою судьбу, меняли свой социальный статус, и всякая голь перекатная, что записывалась в казаки, приобретала чувство собственного достоинства. Сотник Пилип Уманець в 1653 г. писал московскому воеводе: «А що ваша милість писав, що нам простим людям не годиться до воєвод листа писати – то ми тепер за ласкою божою не прості, а лицарі запорозького війська…».
Это писал простой казак государственному деятелю той страны, в которой и через полстолетия ближайшие соратники царя подписывали свои письма «раб Алексашка» (Александр Меньшиков), «нижайший раб Васька» (князь Василий Долгорукий) и т.д.
Еще одной психологической чертой, которая роднила казаков с людьми Возрождения, было стремление к славе.
Это было не простое бахвальство военными подвигами, а серьезный мотив к свершению самых раскованных действий. Тактический военный лидер булавинского восстания, атаман староайдарской станицы Семен Алексеев в 1708 году обращается за помощью к запорожским казакам: «умирати заедино чести ради … чтобы Русь нами не владела … чтобы наши реки казацкими были … чтобы общая наша казацкая слава в насмех не была» .
По письму донского казака тысячи запорожцев уходят в поход на Дон, прекрасно понимая ужасающее неравенство сил восставших донцов и царя Петра – « умирати заедино чести ради»…
Запорожские плутни
Будучи крайне щепетильными в вопросах личных отношений, казаки, как настоящие деятели новой эпохи, четко отделяли личные отношения от политики. В политических отношениях приемлемым был не просто обман, но и предательство, выдача союзников врагу: донцы – Разина, запорожцы – царевича-самозванца Семиона Алексеевича, соратника Степана Разина и т.д . Чтобы получить порох и свинец запорожцы обещали гетману Мазепе пойти на Дон подавлять Булавинское восстание. Но гетман, прекрасно зная нрав запорожцев, был уверен, что на Дон-то они пойдут, но вот на чьей стороне воевать будут – это еще вопрос. С очень предсказуемым ответом.
В общем, не поверил Мазепа запорожским плутням, за что «лыцари обозвали его «хитрым лисом» и «махиевелем». Гетьман не оставался в долгу, именуя кошевого атамана Запорожья (кстати, выпускника Киево-Могилевской академии) Горушенко не иначе как «злохитрый пес Костя». Да и сами запорожцы давно оценили скрытность своего вождя, дав ему прозвище «Крот».
Мастера военных технологий
Но, помимо психологии, казаки обладали и военной технологией нового времени, основой тактики феодальных войск – это атака тяжелой конницы (шляхетного или боярского ополчения). Артиллерия и ручное огнестрельное оружие в феодальных армиях играли вспомогательную роль до самого конца 17 века.
Главной же военной силой казачества (вопреки стереотипу казака-кавалериста) была пехота. По свидетельству современников, «козаки в поході мали по дві рушниці, а то й більше» . И массированный ружейный огонь 20мм казацких мушкетов с прицельной дальностью 250 метров сводил на нет все преимущества дорогого вооружения и длительной подготовки тяжело вооруженных кавалерий врага. По свидетельству поляков, в бою под Кумейками, казаки выстреляли 50 тыс. пуль. При этом нужно учитывать, что казаки были непревзойденными мастерами создания полевых укреплений. «Про них кажуть, що немає в світі війська, зручнішого закладати шанці»: их пехота вела ружейный огонь не с открытых позиций, а из окопов или укреплений казацкого табора.
При наличии массового казацкого войска передовая технология создавала возможность победы и над подготовленным, и лучше экипированным врагом – дворянским ополчением. И пока феодальная элита не осознала важности внедрения новых военных технологий, у казачества был исторический шанс победить фактически более сильного противника. Это показал начальный период восстания Хмельницкого. Но точка бифуркации была пройдена летом 1659 года, когда в битве под Конотопом (8 июня 1659г.) казацкой пехотой и татарской конницей было уничтожено русское боярское ополчение. Русский историк Соловьёв С. Н. так писал об этом: «Цвет московской кавалерии был уничтожен за один день и московский царь никогда больше не сможет собрать такую прекрасную армию… В Москве началась паника». В московских войсках на Юге также начался бунт.
Внутренний раскол
Россия была ослаблена многолетним неурожаем, ожиданием конца света в 1666 году и начавшимся церковным расколом. Украинское же казачество, разгромив ударную силу московского государства, заключив союзы с татарами и поляками, получило возможность вывести из игры опаснейшего политического противника – Московию. Но внутренний раскол украинского общества не позволил казачеству воспользоваться удачным стечением обстоятельств. Московское же государство не просто оперативно подавило внутреннее сопротивление, но и стало создавать армию нового типа – солдатские и рейтарские полки. Основой тактики этих подразделений был массированный ружейный огонь хорошо обученной пехоты.
Украинское казачество постепенно теряло временное военное технологическое превосходство в качественном отношении, и в количественном – деградировав, как массовая армия в междоусобной войне.
Несбывшаяся мечта
Дальше началась Руина – крах выдающейся по смелости попытки создать Казацкое государство.
Казачество не смогло выступить альтернативой традиционному феодальному обществу, которое нашло выход из кризиса в создании абсолютной монархии. Это продлило агонию феодализма еще на 200 лет, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но, потеряв значение как политический класс, к концу 17 века казачество сохранило частичный контроль над своими территориями, самоуправление и вооружённые формирования. В феодальном же обществе, где огромное значение имел фактор силы, это давало возможность казачеству, превратившись в замкнутое сословие и проводя разумную политику, надолго сохранять часть своих корпоративных вольностей. Тем более, что огромное, но слабое в военном отношении московское государство было не в состоянии содержать регулярную армию, достаточную для простой охраны своих границ, не говоря уже о надёжной обороне по периметру. Поэтому Москва объективно нуждалась в сохранении казачества, как наиболее дешёвой военной силы для казны и самого мобильного вида охранных и вспомогательных войск.
Все это и создавало почву для компромисса между казаками и правительством. Более того, московское государство само создавало на окраинах казацкие структуры, не очень-то доверяя собственной бюрократии. В частности, на Юге было создано слободское казачество.
Находящиеся в нашем крае Изюмский и Острогожский слободские казачьи полки верой и правдой служили царю. Они сыграли решающую роль в подавлении булавинского восстания донских и запорожских казаков. Причём, как свидетельствуют архивные документы, слободские казаки убивали не только сдающихся в плен запорожцев, но и уничтожили всё мирное население казачьих городков по рекам Айдар и Деркул, за что и получали в награду «освобождённые» территории.
Слободские полки беспрекословно выполняли все приказы Белокаменной, считая это лучшим способом сохранения своих корпоративных вольностей. Сдержаться они не могли только при виде военной добычи. Даже герой подавления булавинского восстания изюмский полковник Фёдор Владимирович Шидловский был в 1710 году отдан под суд за грабежи в Польше во время военных действий . Это ж как надо было грабить, чтобы в то либеральное к подобным деяниям время угодить под трибунал за грабежи?.. Правда, от правосудия он успешно откупился и даже вышел из-под суда с очередным повышением в воинском звании.
Но ни мелкие «плутни», ни старательная служба не спасли слобожанское казачество. Когда, с ликвидацией татарской угрозы, отпала военная необходимость, 28 июня 1765 года был издан манифест о ликвидации слободских полков. Воспитанные в традициях безоговорочного подчинения бывшие слободские казаки стали безропотно превращаться, кто в зависимое феодальное крестьянство, а кто в мелкое, но такое же зависимое от царя дворянство. В результате проиграли все: и слобожанский народ, и слобожанская элита. Последний изюмский полковник Фёдор Краснокутский так написал об этом: «Нехай Бог виправить сльози бідного народа на нас, бо старшинствовать уміли, а у халепі й пригоді і перстом двигнути не хотять».
Более упорными в отстаивании своих вольностей были донцы и запорожцы. Оказавшись между молотом и наковальней – Московией и Степью – зависимые от внешних поставок оружия и хлеба, теряя общенародную поддержку и утрачивая превосходство в военной технологии, эти мельчающие казацкие сообщества проводили политику совсем в духе Макиавелли. Иного выхода у них не было.
Донская элита, «атамания», то поддерживала восстания против царя, то выдавала их вождей и сторонников правительству (выдача Степана Разина и восставших астраханцев в Москву). Получая за это жалование, очередное подтверждение казацких вольностей и присягая царю, атамания одновременно укрывала на Дону тысячи беглых русских людей. А когда экспедиция князя Долгорукого, посланная царём «для сыску» слишком много узнала о происходящем на Дону, атамания организовала ликвидацию Юрия Долгорукого. По их приказу казаки бахмутского атамана Кондратия Булавина в ночь с 8 на 9 октября 1707 года в Шульгинском городке на Айдаре уничтожили весь командный состав и подъячих экспедиции Долгорукого. Черкасская атамания также двинула свои войска на Айдар, но с целью покарать бунтовщика Булавина. Опять в действие был введён разинский вариант: сначала заработать на восстании, потом – на его подавлении. Только теперь Булавин понял, как его подставили. И накануне боя под Закотным Булавин встретился с главным черкасским атаманом Лукьяном Максимовым и «горько корил его». Точное содержание разговора неизвестно, но в результате был проведён договорной матч – сражение под Закотным 18 октября 1707 года. Для начала простонародье немного поубивало друг друга, потом отряды мятежных казаков рассеялись, а отряды казаков черкасских преследовали их без особого энтузиазма. Удачно сбежал и сам атаман Булавин. Число казнённых после боя бунтовщиков поражает своей умеренностью – 8 человек повесили за ноги по деревьям, 10 казнили в Новочеркасске, 10 отправили в Москву и для красоты отчётности указали, что 130 человекам «носы резали» - в Белокаменной «ценили» такое отношение к пленным. А вообще-то рапорт в Москву о разгроме булавинцев атамания писала вдохновенно, почти поэтически: «Паче горением сердец своих за ними (мятежниками) борзея погнали…».
Конец казачьих вольностей
На битве под Закотным донцы заработали десять тысяч рублей – деньги совсем не лишние для скудной казачьей казны. Но одновременно с пожалованием государь Пётр Алексеевич послал на Дон стольника Бахметьева «с полками» для продолжения «розыску» и вывода всех беглых. Практически это означало крах казачьих вольностей и установление московской юрисдикции на Дону.
Такие «казённые» мероприятия представляли непосредственную угрозу для жизни только новопришлым казакам, которых в случае возвращения на историческую родину ожидала или каторга, или петля палача.
Как только стало ясно, что договориться с царём не удалось, а сыск будет продолжен и выдача неминуема, в верховых донских станицах, где новопришлых было большинство, начался мятеж. У этих людей не оставалось иного выбора. Но восстание поддержали и старожилые коренные казаки, желая сохранить свои вольности, а также из чувства казачьего товарищества или простой ненависти к московским порядкам.
Коренные казаки составили самое боеспособное ядро и командный состав восставших отрядов: старый разинский атаман Лоскут, атаман Староайдарской станицы Семён Драный, атаманы Никита Голый и Игнат Некрасов. Уже одни их прозвища говорят о том, что это были настоящие казаки старого народного призыва.
К восстанию примкнула и донская элита. «Во встех станицах первые люди сплошь к воровству причастны» - писал новый командующий карательным войсками на Дону майор Василий Долгорукий, брат убитого князя Юрия, - «и ни одного не сыщешь, на кого можно было бы надеяться». Донская элита в начале 18 века являлась безусловным сторонником казачьих вольностей. Но она прекрасно понимала количественную слабость своих сил и их качественное отставание от царских полков нового строя. Отрицательным в военном отношении стала и потеря мобильности донским казачеством – отягощённое семьями и имуществом, оно уже не могло легко уходить на новое место. «Что делать будем, если Русь прийдёт?» - этот вопрос мучил не одного станичного атамана. Донская элита проявляла подчас чудеса ситуативного политического маневрирования – того, что иногда называется провокациями, изменами, клятвопреступлениями. Но приняв участие в общеказацком восстании, местечковые атаманы не смогли использовать геополитические возможности, открывшиеся перед казачеством в 1708 году. В начале июня 1708 года Карл XII начал вторжение в Россию…
Шведская армия начала наступление и в районе Санкт-Петербурга. Сохранялась и турецко-татарская угроза. Проявляли «шатость» некоторые слобожанские полки, а гетьман Мазепа вёл переговоры со шведами.
У государя Петра Алексеевича катастрофически недоставало сил для борьбы со всеми врагами. И узнав о Булавинском восстании, он впал в истерику и засобирался на Дон – то ли лично усмирять казаков, то ли договариваться. Скорее всего, случилось бы последнее, ибо свободных сил для подавления мятежа не было.
В поход на Дон был отправлен последний резерв – анекдотическое ополчение царедворцев: слуг, лакеев, конюхов. «И будут они лет под 90, да и те параличом разбитые», - так эпически описывал их гвардии майор Долгорукий. Компромисс был возможен ещё и потому, что донское направление было случайным в политике великого государя. Пётр Первый рвался в Европу, на Север – азиатской дикости и в Москве хватало. Территориальные приобретения на Юге ему не были нужны – государь люто ненавидел огромные размеры своей страны. У него даже была мечта – согнать всё население страны в центр, между Москвой и Петербургом, создать здесь маленькое уютное государство наподобие Голландии, а всю остальную территорию выжечь дотла, превратив в пустыню, непроходимую для войск врага. Это, конечно, была лишь мечта. В реальной же жизни, когда русская армия потерпела поражение в Прутском походе (1711 год), Пётр легко отказался от донских владений, в том числе и от Азова, который был уничтожен вместе с гаванями и Первым Русским Флотом.
Но для осуществления этого компромисса с царём, восставшим нужно было победить в сражении под Кривой Лукой 2-3 июня 1708 года. Исход сражения в пользу карателей решили полторы тысячи слободских казаков, к исходу боя подошедших на помощь царским войскам. Больше резервов у В. Долгорукого не было. У восставших же в это время на второстепенных направлениях действовали более десяти тысяч казаков, в том числе сплочённые, боеспособные и решительные отряды Игната Некрасова, состоявшие из донской бедноты и запорожских казаков. Окажись они в распоряжении атамана Семёна Драного к началу июля, царские войска под Кривой Лукой были бы разбиты. Недолго бы мог продержаться и гарнизон крепости Азова. Он состоял из пяти тысяч солдат – бывших московских стрельцов, которым после взятия Азова в 1696 году (очевидно, в знак благодарности) царь просто не разрешил вернуться в Москву. Такие войска не очень-то горели желанием умирать за государя. А вот после взятия Азова можно было начинать переговоры с царём – покаяться, обвинить во всех грехах окраинные московские власти, которые-де довели казаков до мятежа, выдать, на худой конец, вождя восстания, но добиться при этом сохранения своих вольностей. У донских казаков методика показной капитуляции была отработана, и Кондратий Булавин на роль козла отпущения был уже давно подготовлен. Конечно, вставал вопрос, что делать с тысячами вооружённых людей, которые уже вошли во вкус войны и грабежа. Но и эту проблему можно было решить в духе времени: слегка переформировав, эти отряды нужно было отправить в Польшу на борьбу с врагами царя Петра, как это сделало правительство со слободскими полками. И московское войско получило бы подкрепление, и казаки – возможность пограбить, и все были бы довольны. Кроме поляков, разумеется.
Объективные и субъективные предпосылки другого исхода булавинского восстания несомненно были. К сожалению, донская элита не смогла ими воспользоваться. В результате неудачного восстания казачество потеряло часть своих земель, вольности, не говоря уже о том, что победившие царские каратели уничтожили тысячи мирных жителей донских станиц.
Бесславный компромисс
Но всё же донская атамания сумела не допустить полного уничтожения казачества. На расправу были выданы не только рядовые казаки и соратники Булавина, но и часть его противников. Так, в Москву были отосланы есаул Ананьев, убивший Булавина и атаман казачьей кавалерии Казанкин, сорвавший булавинское наступление на Азов. Такая «объективность» несколько успокоила царя, который знал, что казаки «все сплошь равны в воровстве». Далее атамания организовала собственные карательные походы против казаков, продолжавших восстание. Так, донские отряды атаманов Извалова и Федосеева сожгли мятежный Еланский городок, вешали казаков в Хопёрских станицах, а, отыскав мать и жену повстанческого атамана Никиты Голого, утопили их в реке.
Царь по прежнему считал всех казаков «сволочью». «Эта сарынь ничем, кроме жесточи, унята быть не может», - писал он. Но, учитывая примерное поведение атамании и покорность казаков, видя их внутренний раскол и деморализацию, государь Пётр разрешил казакам остаться на Дону, ибо сил для охраны южных рубежей не хватало. Да и отчаянная, инициативная казачья кавалерия была необходимым дополнением для неповоротливой, воспитанной на палочной дисциплине царской пехоты.
Со временем, правительство превратило казачество в замкнутое служилое сословие, которое настолько отделилось от русского народа, что стало считать себя отдельным народом, фактически являясь его субэтносом. Но двести лет показного служения царю-батюшке и России-матушке не уничтожили тягу донцов к независимости и казацким вольностям. И во время очередного формационного кризиса – революции и гражданской войны – донские казаки собирают народный «серый круг» и выбирают нового донского войскового атамана. Им становится генерал-майор кавалерии, потомственный казак Краснов Пётр Николаевич. Постановлением круга №49 восстанавливается «старинная печать и герб Донского Войска, изображающий нагого казака при шашке, ружье и амуниции, сидящего верхом на бочке». Но дальше идут дела серьёзные. Круг формирует своё правительство, армию, суд, финансы и фактически провозглашает самостоятельность Дона «ныне и на будущие времена».
Войска атамана Краснова в 20 веке, так же как и войска атамана Булавина в 18-м, занимаются самообеспечением – беспощадно грабят соседние русские земли. После удачного набега под Тамбов, командующий донским корпусом генерал Мамонтов отправляет в Новочеркасск телеграмму: «Посылаю привет. Везём родным и друзьям богатые подарки. Донской казне 60 млн рублей. На украшение церквей дорогие иконы и церковную утварь». На Дону это сообщение было встречено с ликованием. И никто не задумался, откуда эта добыча. И деньги, и иконы, и церковная утварь.
Атаман Краснов так же, как и его исторический предшественник, отчаянно маневрирует: между белыми и красными, немцами и Антантой, ищет союзников на Кубани и в Незалежной Украине. И результат получается идентичным – война проиграна. Вскоре на Дон приходят каратели – теперь уже большевистские. Глава Реввоенсовета республики Л. Д. Троцкий в «Известиях народного комиссариата по военным делам» 8 февраля 1919 года писал, что «все казачество – самостийные разбойники. Общий закон культурного развития их не коснулся, это зоологическая среда, и стомиллионный русский пролетариат не имеет права на великодушие к Дону». Как тут не вспомнить Петра Первого с его знаменитым тезисом: «эта сарынь ничем, кроме жесточи, унята быть не может»…
Первый раз история оказывается трагедией, потом повторяется как фарс, но от этого менее кровавой не становится…
Николай Вихров, специально для "Остров Лугань" [1]