Идеология "социального монархизма" как новая светская религия России

Опубликовано: 17.11.2015. 20:02

На минувшей неделе в Москве проходил очередной Всемирный русский народный собор. Он продемонстрировал возрастающую опасность превращения России в центр мирового мракобесия. В качестве новой "национальной идеи" на этом мероприятии была предложена концепция "социальной монархии". Эти идейные сдвиги сразу отражаются на временно оккупированных территориях Донбасса. Так в школах Луганска вводятся "уроки духовности", о чем мы уже писали [1].

Учитывая важность этой проблематики, редакция перепечатывает материалы из российского издания "Огонек"

Россия все чаще грозится пойти "особым путем", не утруждаясь в определении его траектории. Однако на прошлой неделе с определениями и формулировками дело пошло веселей: состоялся XIX Всемирный русский народный собор, который обогатил наш политический язык новыми терминами.

Эксперты уважаемого собрания, заседавшего в храме Христа Спасителя (помимо духовных лиц там были и вполне светские люди — от депутата Ирины Яровой до ректора МГУ Виктора Садовничего), размышляли над сложной темой "Наследие князя Владимира и судьбы исторической Руси". В ходе обмена мнениями обнаружилось полное единодушие по ключевым мировоззренченским позициям. Все вместе эти позиции составляют вполне органичный (на взгляд участников мероприятия) коктейль идеологических и поведенческих установок, чьи основные компоненты:

— в России должно быть не гражданское, а "солидарное общество",

— разделение на "левых" и "правых" можно преодолеть в особой идеологии "социального монархизма", присущей только нашей цивилизации,

— цель движения — не чужие ориентиры (типа "демократической Европы"), а свои исконные: мы призваны построить "державную Россию".

Иными словами, на смену "суверенной демократии" приходит новая идеологема — социальный монархизм. Такой крутой замес экспертным сообществом встречен неоднозначно.

— Не может, конечно, не удручать вторичность построений всех наших идеологов особого пути,— считает Алексей Малашенко, председатель программы "Религия, общество и безопасность" Московского Центра Карнеги.— Перед нами прямая калька западных образцов, без попытки рефлексии: у них такое общество, а у нас будет эдакое, лишь бы все наоборот. Главное для "особистов" — это оттолкнуться от всего западного, и для этого отталкивания без разбора используется все, что найдется подручного в нашей культуре: так Бердяев внезапно оказывается в одной связке с Ильиным, социализм становится синонимом монархизма и так далее. Парадоксальным образом, для конструирования своей "особости" приходится жертвовать нюансами и богатством собственной культуры, причесывая ее на государственный лад.

Ирина Сандомирская, профессор Центра балтийских и восточноевропейских исследований Университета Седертерна (Швеция), заметила, что темы "особого пути", "русскости" периодически возникают в отечественной политической риторике и всегда сопровождаются бурным словотворчеством и показной нелюбовью к Европе. Начинается все с попыток сформулировать и "научно" обосновать, почему мы лучше всех. Потом под "научную" базу подводят эмоциональный компонент: утверждается, что "особость" нашего Отечества грозят уничтожить западные враги. Так возникает Родина, которая "всегда зовет", и Отечество, которое "всегда в опасности".

Одним из первых создателей "светской религии Отечества" исследователи считают героя пушкинских эпиграмм и госсекретаря Александра Шишкова, обосновавшего примат государственных интересов над частными и необходимость противостоять "ложным умствованиям" Запада (заметим, сам Шишков Европу любил и тратил карточные выигрыши на посещение Флоренции и Рима). Впрочем, в законченную формулу эти начинания отлились в уваровской "теории официальной народности", до сих пор обожаемой российскими особистами,— "православие, самодержавие, народность". Как отметил историк Сергей Соловьев, граф Уваров придумал "православие — будучи безбожником; самодержавие — будучи либералом; народность — не прочтя в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски и по-немецки", вследствие чего автор "официальной народности" может по праву носить титул первого российского политтехнолога, грамотно и цинично выполнившего госзаказ на "особую идеологию".

Сегодня мы наблюдаем презентацию ее современной версии в виде концепции "социального монархизма", которая выглядит как попытка примирения России с собственным прошлым: мол, и царь у нас святой, и КПСС — строительница индустриализации и Великой Победы. Уже и соответствующие выставки, примиряющие все со всем, проводятся, и официальные речи звучат. И все чаще рефреном проходит: взять нас извне невозможно, стало быть, главная угроза стране — это внутренняя смута, разрушающая единство. Так и подмывает спросить: разберемся с нею и будет счастье?

Между тем страна, которую "замешивают воедино", продолжает жить в легкой шизофрении от бесконечного сочетания несочетаемого: у нас одновременно проводится генетическая экспертиза останков царской семьи, умученной большевиками, патриарх призывает увидеть "красоту подвига нашего народа в 20-30-40-е годы", а на епархиальном сайте Новосибирской митрополии висит загадочный текст о "Красной империи", "которая строила новую, солнечную цивилизацию, общество созидания и служения" и на которую Запад "натравил" Третий рейх...

Впрочем, такие противоречия не многих смущают. А представители "православного большинства" (этот термин тоже прозвучал на минувшей неделе из уст протоиерея Всеволода Чаплина) и вовсе от обретенной ясности испытывают нечто близкое к эйфории. В Госдуме уже одобрили в первом чтении законопроект, ужесточающий контроль над религиозными организациями, получающими зарубежное финансирование, а по ряду телеканалов прошли сюжеты, призывающие быть бдительными при встрече с "сектантами", причем в качестве "сектантов" показывали представителей признанных протестантских церквей.

— Политическая религия — это наша новая реальность, имеющая мало общего с православием,— считает Борис Кнорре, религиовед, доцент НИУ ВШЭ.— Церковь превращается в приводной ремень государственной машины, как в целом и задумывалось еще в 1993 году, когда Всемирный русский народный собор создавался при участии вице-президента Александра Руцкого, чтобы укреплять государственную идеологию. Но все эти игры очень опасны: мы добились того, что фундаментализм стал респектабельным.

Ольга Филина, Сергей Мещеряков, "Огонек" (Москва)

Комментарии

Владимир Хотиненко, кинорежиссер

Божьей милостью Россия всегда поднималась — мы прошли сквозь Смутное время, мировые войны, вылезли из мясорубки "красного колеса". И сегодня вновь живем единым порывом. В результате внешнего давления общество объединяется, сосредоточивается... Но чем сильнее надежды, тем горше бывают разочарования. Лучшие русские качества при спокойной жизни проявляются слабо — вот наша главная беда и, если говорить о национальной идее, то прежде всего нам следует научиться жить в мирное время.

Источник: газета "Культура"

Всеволод Чаплин, глава синодального Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества, протоиерей

Может быть, никакой монархии не будет. Может, мы придем к тому, что было в Римской империи: общенациональный лидер, который избирается императором пожизненно. Может быть, мы просто пропишем в основополагающих документах страны, что у нас есть сильная центральная власть, ответственная не только перед народом, но и перед богом, перед высшей правдой и поэтому имеющая право поступать по-своему даже вопреки воле большинства. Это и был бы, возможно, один из вариантов возвращения к нашим монархическим традициям.

Источник: URA.Ru

Феликс Разумовский, историк, телеведущий

Россия — религиозная страна. В этом ее сила и слабость. Слабость в том, что мы можем возвести в степень религиозной доктрины вещи совершенно нерелигиозные и не имеющие универсальной ценности... Это и есть русский утопизм — наша русская трагедия, которая случается в момент ослабленности духа. Но идея, во имя которой жить, нужна всегда.

Источник: Delfi.lv

Мнение эксперта

Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН

Я бы сразу ушел от разговоров об истории и философических упражнений, за всем этим мне видится прежде всего политическая программа, причем достаточно сервильная. У нас сейчас вообще духовные лица часто выступают так, будто они соискатели степени политических наук, это видно даже по лексике, по набору слов.

Сами споры вокруг цивилизационного выбора между Европой и самобытностью конечно же вряд ли когда-то кончатся, но очень не хотелось бы вновь возвращаться к тому, что уже давно пройдено, настолько ронять планку и снижать уровень полемики. Тем более если тему привязывают к конкретным историческим событиям и фигурам. "Выбор, который сделал князь Владимир..." Это сейчас говорят таким тоном, будто сами присутствовали при этом и лично интервьюировали или даже консультировали равноапостольного.

Если серьезно, этот выбор не был окончательным ни тогда, ни когда-либо после: мы делаем его постоянно. И баланс меняется, сейчас, к примеру, нас, как на рифы, несет в азиатчину, и бороться с европейской ориентацией в этих условиях я бы не стал. Тем более не стал бы так резко разворачиваться от риторики модернизации, глобализации, постиндустриального развития и вхождения на равных правах в уважаемые мировые сообщества. Кроме того, само слово "самобытность" по-русски означает возможность "быть самому" — это знак свободы, а не навязанная кем бы то ни было идеологическая доктрина о том, "какие мы на самом деле".

Политологические изобретения в духе "социального монархизма" меня пугают не меньше этого разворота. Они похожи на тупиковые поиски национальной идеи с помощью словесной комбинаторики, таким перебором словосочетаний в стиле и формате триады графа Уварова уже занималось большинство в 1996 году (тогда Борис Ельцин призвал общественность найти национальную идею для России.—"О").

Хуже здесь другое: никто всерьез не верит в монархизм, но многие хотят потрафить начальству. Пусть царя у нас не будет, зато мы напитаемся этим духом и будем смотреть в рот нынешнему руководству, будто оно богоданное и непогрешимое, а главное, несменяемое.

Консерватизм сам по себе — дело достойное и ценное, даже благородное. Но здесь, как и с европейским выбором, все зависит от вектора и баланса. Консерватизм ценен, когда общество заносит с обновлениями. Но когда страна отстает, буксует, топчется на месте, а то и пятится назад... Ударяться в консерватизм в такое время значит не иметь ни мозгов, ни сердца.

Социологический портрет современного россиянина: консервативен и хочет, чтобы им руководили

21% полагают, что Иван-дурак наиболее полно воплощает в себе черты русского национального характера

53% уверены, что нашему народу постоянно нужна "сильная рука"

56% считают, что консерватизм — это то, что позволяет сохранить обычаи и традиции страны, существующий общественный строй и двигаться вперед без рывков и потрясений

Источник: ФОМ, ВЦИОМ

Источник: "Огонек" [2]
Подробнее:http://kommersant.ru/doc/2841515 [3]

Подробнее:http://kommersant.ru/doc/2841516 [4]

Подробнее:http://kommersant.ru/doc/2841513 [5]

Подробнее:http://kommersant.ru/doc/2841512 [2]