Джаред Макбрайд о декоммунизации по Вятровичу

Опубликовано: 7.09.2015. 18:09

За восстанием на Майдане и последующими угрозами суверенитету и территориальной целостности Украины со стороны России и поддерживаемых ею повстанцев последовали интенсивные дебаты о том, как интерпретировать не только драматическое настоящее Украины, но и ее сложное и трудное прошлое.На фоне военных и дипломатических баталий на вооружение берется также и представление об истории Украины, особенно в период Второй мировой войны. Все то, что российской элите было неугодно в прошлом и настоящем Украины, она стала называть «фашизмом»; отчасти то был рефлекс, спровоцированный памятью о правом украинском национализме первой половины ХХ века, отчасти — результат неспособности найти лучший способ выразить гнев на то, что Украина переориентировалась на Запад. При этом не было недостатка в западных комментаторах, критиковавших столь грубую пропаганду.

Тем не менее, для представителей новой послереволюционной киевской элиты объективный взгляд на прошлое Украины также представляет непростую задачу.

Запад ожесточенно клеймил искажения российских СМИ, однако искажения украинских СМИ критиковались намного меньше и мягче: мало кто из западных наблюдателей (включая меня) сочувствовал вмешательству Путина в конфликт на Украине.

Также было немало тех, кто, казалось, приветствовал любой исторический нарратив, направленный против России или казавшийся «проукраинским» или «национальным» (на самом деле, зачастую, националистическим), поскольку нация столкнулась с внешней агрессией и внутренним кризисом.

Однако такая «поддержка» для Украины, а также для западного общества и его политиков — медвежья услуга. Вызывает тревогу, что некоторые западные журналисты, ученые и политики принимают националистическую версию истории Украины, которая отражает позицию лишь небольшой части украинского общества и не имеет ничего общего с серьезным академическом дискурсом в Европе и Северной Америке.

Основной и центральной фигурой процесса создания националистической версии истории Украины является бывший директор Государственного архива Службы безопасности (СБУ) и новый директор Института национальной памяти (или УИНП) при действующем правительстве президента Петра Порошенко Владимир Вятрович.

В. Вятрович (1977 г.р.), уроженец западноукраинского Львова, впервые появился на правительственных подмостках, когда он был назначен директором архива недавно созданного Института национальной памяти в 2008 году, а затем, год спустя — архивов СБУ. На этих влиятельных постах он способствовал «реабилитации» главного украинского националистического лидера времен Второй мировой войны от его причастности к трагедии холокоста, а также созданию представления о националистической Украинской повстанческой армии как демократической организации, открытой для еврейских членов, сосредоточившись в основном на украинской виктимизации во время голода 1930-х годов (при этом, что интересно, называя евреев преступниками).

Вятрович создал себе имя политического активиста, используя свои научные достижения. До и после работы в секретном архиве он был руководителем Центра по изучению освободительного движения (или Центр досліджень визвольного руху, ЦДВР) во Львове. Этот исследовательский центр существует на частные пожертвования представителей украинской диаспоры за рубежом, что оказывает влияние на формирование программы исследований. Главной задачей центра является создание представления об украинских националистах, в частности ОУН и УПА (две основные украинские националистические организации в довоенный период и во время Второй мировой войны), как «освободителях» от советского, польского и немецкого гнета. Праворадикальных украинских националистов изображают как героических борцов за свободу, иногда вынужденных надевать нацистскую униформу, чтобы бороться за независимость, свободу и западные ценности. Такова центральная линия партии, которую в значительной степени определяет Вятрович.

Собственная «научная» работа Вятровича перекликается с идеологией его центра.

В ряде публикаций он приводит подробный перечень трагических событий украинской истории XX века: от яростных антиеврейских погромов Первой мировой войны и до украинско-польского насилия во время и после Второй мировой войны. Его подход характеризуется неустанным стремлением оправдать украинцев в их неприглядных деяниях, невзирая на факты. Например, что касается участия украинских националистов в трагедии холокоста, в представлении Вятровича, коллаборационизм никогда не существовал или был вынужденным, но в любом случае не может быть связан с национализмом; все доказательства обратного просто-напросто игнорируются как советская клевета.

По поводу националистической этнической чистки поляков в 1943–44 годах Вятрович сообщает нам, что это был своего рода трагический, но симметричный эффект войны. А, как всем известно, война жестока и чревата жертвами. Столкнувшись с тем фактом, что глава УПА Роман Шухевич служил нацистам до 1943 года в качестве командира мобильного полицейского батальона, уничтожившего тысячи гражданских лиц в Белоруссии, Вятрович ответил: «Разве можно считать поляков или белорусов мирным населением, если днем они работали как обычные деревенские жители, а вечером вооружались и нападали на деревни?». Другими словами, гражданские лица служили прекрасной мишенью, особенно для «героев» Украины на службе нацистов.

В академическом мире у такой тактики будут ограничения. Но, столкнувшись с достоверными архивными данными, противоречащими его теориям, такими как приказы руководства ОУН-УПА зачистить польское население Волыни, Вятрович просто утверждает, что эти документы подделаны советской властью и что они служили зловещим пропагандистским целям. Однако это похоже на селективный отбор: если нет ни одного документа, подтверждающего националистические преступления, то выносится оправдательный вердикт; если нет ни одного документа, подтверждающего намеренный советский геноцид против украинцев, — это происки КГБ. Вятрович с нескрываемой гордостью говорит о своей работе с архивными фото- и видеодокументами, а также о сборе свидетельских показаний, одновременно игнорируя их (в особенности еврейские голоса) в тех случаях, когда ему не нравится то, о чем они повествуют. Этот порочный этический и методологический подход был оспорен учеными Польши, Скандинавии, Германии, Канады и Соединенных Штатов, а также несколькими наиболее смелыми украинскими учеными. Эти исследователи написали критические отклики на статьи Вятровича. И в отличие от его трудов эти отзывы были опубликованы в рецензируемых журналах.

Для того, кто хочет быть политическим активистом, карьера ученого заказана.

Благодаря своим полномочиям «бывшего директора архива СБУ», руководителя видного «исследовательского» института, ввиду недолгого пребывания в качестве научного сотрудника Гарвардского украинского научно-исследовательского института (HURI), о чем всегда указывается в любой биографической справке о Вятровиче, он часто цитируется в украинских СМИ. По иронии судьбы, обретя скорее негативную славу среди ученых, на Украине он проделал совершенно иной путь: ему все более доверяет как гласу мудрости молодая, свежая сила, обещающая защищать и продвигать историю Украины, понимаемую в данном случае как «славная летопись» украинского национализма. Поэтому никого не удивило, что в конце 2014 года президент Порошенко выбрал его в качестве главы Украинского института национальной памяти — государственного органа, изначально созданного президентом Ющенко для поддержки научных исследований и выработки национальной политики памяти.

После этого назначения Вятрович не терял времени даром.

Он инициировал так называемые законы декоммунизации, которые были введены этой весной. В действительности, эти законы регулируют то, как должна писаться история, накладывают ограничения на свободу слова и, таким образом, глубоко расходятся с заявлениями Киева о приверженности западным ценностям.

В законе № 2538-1 «О правовом статусе и почитании борцов за независимость Украины в XX веке» говорится, что «публичное отрицание… правого дела борцов за независимость Украины в XX веке оскорбляет достоинство украинского народа и является незаконным». А под борцами за независимость Украины подразумеваются националисты ОУН и УПА времен Второй мировой войны. По сути, этот закон делает очень рискованной их критику или указание на преступления, в которых они участвовали. Подобный российский закон, а именно статья 354.1 УК РФ, предусматривающая уголовную ответственность за любые отклонения от официальной версии событий Второй мировой войны, был принят российской Думой в 2014 году: расплывчатость формулировок этого закона делает его удобным оружием потенциальных репрессий; однако для меня остается загадкой, как государство или обвинители собираются определять, кто оскорбил достоинство участников насильственных этнической чисток и авторитарных правителей или каким образом суды призовут к ответственности лиц, виновных в таких преступлениях мысли. Закон № 2540 «О доступе к архивным данным о массовых репрессиях коммунистического тоталитарного режима 1917–1991 годов» передает все архивы службы безопасности под контроль Национального института памяти в Киеве во главе с Вятровичем.

Эти новые законы были подвергнуты критике в ряде газет и журналов.

То, что они глубоко ошибочны, должно быть очевидно для каждого, кто знаком хотя бы с элементарными принципами свободы слова и демократии. Реакция на законы была предсказуема: в первую очередь негодование выразило западное академическое сообщество. Семьдесят ведущих ученых, в том числе из Восточной Европы, подписали открытое письмо с протестом против них. Другие институции, такие как Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, Организация по защите прав человека в Харькове, и Мемориальный музей холокоста в США предупреждали об их опасности.

Иностранные СМИ также не обошли стороной это событие. Тем не менее, несмотря на протесты, почти нигде, за исключением нескольких статей западных ученых, не обсуждалась личная роль Вятровича в принятии законов и общий агрессивный настрой исторической политики.

Некоторые из наиболее выдающихся украинских интеллектуалов указали на то, что гонения на свободу слова осуждаются лишь вполсилы, но они сосредоточили внимание не на самих законах, а на отношении западных ученых, протестующих против законов. Другие украинские комментаторы представили более умеренную критику законов, и не столько в плане политизации истории, сколько в плане проблем финансирования и секретности. Лишь немногие украинские авторы осудили саму суть этих законов, связанных с вопросами академической свободы и историческим ревизионизмом.

К сожалению, украинская научная диаспора в Северной Америке поддержала эти ограничительные законодательные меры. Что касается Вятровича, они не видят никакой проблемы в том, что ангажированный политический активист заведует архивом службы безопасности страны; зато иностранные ученые и их «равнодушные исследования», посвященные темным пятнам истории Украины, являются для этой страны реальной проблемой.

В недавнем интервью с двумя известными учеными и одним членом украинско-американского научного общества западные ученые были описаны как «неосоветские», а их высказывания — как «квази-истерика». Они критиковали как «постколониальное» извращение ситуацию, когда «иностранцы указывают избранным представителям Украины, кого им необходимо, с их точки зрения, признавать и увековечивать в памяти и почему». Они хвалили законы как ответ на попытку внешнего вмешательства в историю Украины. Но по вопросу о свободе слова уходили от ответа.

И уже совсем в стиле Оруэлла Александр Мотыль, политолог Ратгерского университета Ньюарка, пошел дальше, сравнив законы, устанавливающие контроль над историей Украины, с законами о гражданских правах, правах женщин и законами, защищающими гей-сообщество в Соединенных Штатах. Однако это не первый случай, когда аналогии Мотыля вызывали шок у научного сообщества.

На Западе ситуацию о передаче архивов службы безопасности Украины в руки Вятровича восприняли по-разному: реплики украинской интеллигенции варьировались от бурного одобрения до тревожной озабоченности вопросами секретности. Мотыль взволнованно говорил о ситуации с архивами как о «перевороте в сторону свободы и справедливости», что, впрочем, не вызывает удивления: он был, пожалуй, единственным ученым, одобрительно отозвавшимся о последней книге Вятровича.

Кроме украинского историка и писателя Василия Разевича и украинского активиста и писателя Станислава Сергиенко, которые выражают тревогу по поводу риска фальсификации архивных данных, лишь небольшое число комментаторов, в том числе на Западе, похоже, беспокоятся о возможных манипуляциях архивами.

Если не брать в расчет диалектику национального либерализма, то термин «переворот» Мотыля можно считать оговоркой по Фрейду. Мы могли бы спросить себя, почему наиболее политически животрепещущее собрание документов нации должно быть отдано в руки политического активиста, заинтересованного в одной «и только одной» версии прошлого, а не хранится под защитой центрального государственного архива. Западные наблюдатели и без того были крайне обеспокоены, когда долгие годы архивами Украины ведала советская власть. Ну а теперь, когда националистическая защита крайне правых становится основным проектом национальной памяти, а ангажированный политик поставлен во главе архивов службы безопасности, отсутствие беспокойства — вот предмет для тревоги.

Если реакция связанного с диаспорой научного сообщества на законы и назначение Вятровича возмутительна, то наивность, с которой некоторые западные наблюдатели восприняли националистический нарратив, вызывает наибольшую тревогу. После революции на Майдане Вятрович стал для украинских и западных СМИ гласом знаний.

Christian Science Monitor цитирует его в статье о прошлом Украины, где он объяснил, что Украина должна развеять «мифы» и «создать открытый национальный диалог». Не отмечая (или, возможно, не зная) того, что сам Вятрович и есть главный создатель мифов, статья некритически представляет нам его как голос будущего.

Еще более вопиющий случай — статья «Есть ли будущее у Украины?» Питера Померанцева, журналиста и продюсера, который часто пишет о России в журнале The Atlantic в июле 2014 года.

Померанцев берет интервью у Вятровича и представляет его как воплощенную надежду на будущее Украины. Померанцеву удалось распознать в Вятровиче «либерального националиста», который стремится «создать украинскую идентичность», — странные похвалы человеку, претендующему на звание ученого, т.е. того, кто должен задавать вопросы, а не создавать идентичности. Померанцев рассказывает своим читателям, что Вятрович «известен благодаря своей работе по переформатированию отношения Украины ко Второй мировой войне» — что одновременно является и умолчанием (understatement), и ужасающей в своей откровенности подтасовкой терминов.

Совершенно некритично подходя к своему герою, он пишет, что Вятрович «считает, что способен помочь преодолеть разногласия [в украинском обществе] и создать одновременно националистическую и объединяющую историю». Но когда его спросили, в чем же состоит положительный объединяющий посыл, ответ Вятровича, по сути, состоял в заявлении, что русские хотят «тирании», а украинцы — «свободы».

Померанцев оставил без внимания это откровенно шаблонное высказывание о двух больших нациях, так как по сравнению с явно расистски настроенным украинским националистом, интервью с которым он помещает в первой части этой статьи, Вятрович выглядит менее брутально. Но, возможно, еще и потому, что «мы» на Западе сегодня считаем хорошим тоном представлять украинских националистов более умеренными, чем российские.

Пожалуй, самой важной и вызывающей тревогу частью всей дискуссии является то, как сам Вятрович прокомментировал законы, в создании которых принимал участие. Его реакция на критику в адрес законов содержала скрытый парадокс. Относительно академической свободы он пишет, что «законы… ни в коем случае не повлияют на академический дискурс». И далее он добавляет, что законы будут служить «мощным стимулом для деполитизации истории ОУН и УПА» и «помогут реанимировать академическую дискуссию». То, каким образом запрет на критику радикальных правых этнонационалистов и их зверств может служить «деполитизации исторических сюжетов» или «поддержке академической дискуссии» — за гранью понимания. В ответ на критические замечания о преступлениях украинских националистов во время Второй мировой войны Вятрович отмечает, что «это лишь одно из мнений, которое тоже имеет право на существование». Он также говорит о важной роли национализма в современной украинской культуре, потому что «партизанский фольклор включает в себя сотни народных песен и является одним из самых богатых национальных источников».

Таковы приоритеты нового «директора» исторической памяти Украины: сохранение фольклорных песен (которые, о чем он сам, возможно, не в курсе, вряд ли все являются достоверно «народными» и «традиционными») вместо неоднозначной дискуссии по поводу военных преступлений, само существование которых сводится к «мнению».

Что касается обещания Вятровича не использовать законы для вмешательства в академические дискуссии, то понадобилось всего две недели, чтобы запугать этими законами всех украинских исследователей: министром образования было распространено письмо, обращенное к «патриотически настроенным» ученым Украины, которое призывало их ответить на якобы инициированную Кремлем критику новых законов западными учеными.

Конечно, агрессия России против Украины вынудила ученых и прочих неравнодушных людей принять ту или иную сторону.

Многие западные наблюдатели, включая меня, поддерживают борьбу Украины за демократию и суверенитет. Но далеко не все представители западных СМИ, научных кругов и общественности смогли понять, что, поддерживая политических деятелей, которые называют себя «национальными либералами» и объективными учеными, они вовсе не способствуют защите интересов Украины. Далеко не все помнят главный урок Холодной войны: примитивная формула «враг моего врага — мой друг» неверна.

Что касается академической свободы, украинцы должны иметь возможность писать и дискутировать о проблемах собственной истории во всех ее проявлениях — как славных, так и мрачных, без скрытых или явных угроз. Эта свобода заключается, в том числе, в сотрудничестве и дебатах между учеными разных стран.

Украинцам не нужны больше комиссары, которые указывали бы им, что им следует говорить или думать, ни во имя коммунизма, как в старые не к добру помянутые времена, ни во имя национализма. Посему двигаться вперед можно, только оставив далеко позади столь патерналистскую модель.

Джаред Макбрайд
американский историк, исследователь в Институте Кеннана.

Источник: ГЕФТЕР [1]