Как не ошибиться при назначении в предатели. Или о трудности исторического выбора

Оппозиция, героизм и предательство в мировой истории – проблема сама по себе безумно интересная, а для современной Украины она еще и предельно актуальна в силу известных политических причин.

Жаль только, что методами самой исторической науки проблема эта не решаема. Что блестяще продемонстрировал известный луганский историк и философ Александр Еременко в своем историософском труде «Предатели-герои в украинской, русской и мировой истории: Мазепа и другие». [1]

Хотя мне почему-то кажется, что преследовал он как раз цель прямо противоположную…

Несколько слов о вреде науки

Подход названного автора отличается строгой научностью, но в данном случае это не комплимент, а порицание. Не стоило перегружать публицистическую статью попытками систематизации и ссылками на коллег, о которых рядовому читателю вряд ли что-либо известно.

Хотя, подозреваю, если бы Александр Михайлович назвал должность цитируемого им Петра Сопронова – ректора Санкт-Петербургского института богословия – известная часть аудитории априори приняла бы выводы луганского ученого за истину. Даже не читая до конца. Magister dixit! Но поскольку мы не в средневековой Европе, а г-н Еременко, при всей его любви к древней Элладе, не является Аристотелем, позволю себе все-таки кое с чем в его статье не согласиться.

Ну, к примеру, в самом начале автор признает: «Не существует чётких критериев отличия героя от не-героя, а, следовательно, не существует и удовлетворительного определения понятия «герой». Более того: данное понятие вмещает в свой объём несколько различных смыслов: 1) мифический герой; 2) эпический герой; 3) литературный герой; 4) исторический герой. И мы не уверены, что перечислили все смыслы понятия «герой».

После чего, ссылаясь исключительно на неведомого нам Сапронова, предлагает следующую классификацию героизма: «1) осуществление «великих и удивления достойных» подвигов; 2) претерпевание значительных страданий; 3) гибель либо при осуществлении подвига, либо так или иначе связанная с подвигами.

Исходя из этого, предлагает следующее определение понятия «герой»: "герой – это мифический, эпический или литературный персонаж, а также исторический деятель, который совершает один или несколько подвигов, претерпевает страдания и гибнет при осуществлении подвига либо вследствие подвига».

Возражаю.

Если использовать такие критерии, то любимейший персонаж древнерусского эпоса Илья Муромец должен быть исключен из сонма «героев».

Подвиги он совершал, однако «значительных страданий» не претерпевал, а умер своей смертью в глубокой старости.

Еще меньше на звание героя может претендовать Добрыня Никитич: тому (по крайней мере, по одной из былинных версий) отрубил буйну головушку муж его любовницы Катерины боярин Пермята. Прямо на собственном супружеском ложе.

То же – с героями историческими. Скажем, Георгий Константинович Жуков не просто, а четырежды герой. Это – официально, но и с любовью народной у этого исторического персонажа нет проблем. Но в «претерпевании страданий» он не уличен. И умер в звании маршала Советского Союза, будучи причисленным к номенклатуре Политбюро ЦК КПСС (со всеми вытекающими из этого статуса льготами). Правда, в 1957-м году его изгнали с постов министра обороны и члена Президиума ЦК, и полководец, безусловно, был этим изрядно опечален. Но ведь не расстреляли же его, как маршалов Тухачевского или Блюхера (тоже – герои из героев). И в застенок не бросали, как маршалов Мерецкова или Рокоссовского. Может ли Рокоссовский соревноваться Жуковым по части героизма? То-то!..

Кстати, о чистоте героизма .

«Мы не отрицаем того, что «чистый» героизм проявляется, скорее, в мифических образах, чем в персонажах реальной истории, – замечает Александр Михайлович. – Какой бы исторический деятель ни был признан героем – он практически всегда окажется «грязным» героем. Ни один исторический герой не является безупречным».

И он, в целом, прав. Однако есть «частности».

Снова вынужден возразить автору. Обратимся хот бы к наиболее известной нам мифологии – древнегреческой. Не той, с которой нас знакомили в пятом классе средней школы (где Гераклом и Прометеем движут самые благородные побуждения), а – ко «взрослой». Герои мифов ведут какую-то беспутную жизнь, демонстрируют – практически все – изрядную половую распущенность (включая гомосексуализм), предают друг друга на каждом шагу, а случалось, проявляли банальную трусость. Тот же Ахилл несколько раз спасался от гнева царицы амазонок Пентесилеи банальным бегством. А его поведение после ссоры с предводителем экспедиционной греческой армии Агамемноном во время осады Трои, когда он из-за какой-то наложницы оставил товарищей по оружию и собрался уже отплыть со своим отрядом?

Это же чистой воды дезертирство. Не буду перегружать внимание читателей другими «сомнительными» эпизодами из мифической биографии Ахилла и других любимцев Древней Греции, тем боле, что г-н Еременко лучше меня знаком со всеми этими подробностями.

Об Ахилле же я здесь вспомнил, во-первых, для того, чтобы высказать свою версию мотивации многократных предательств «обаяшки» Алкивиада, которому столь много места уделил автор: слишком уж яркие примеры стояли у того перед мысленным взором. И во-вторых. Лично мне мировосприятие древних греков как-то очень уж напоминает моральный «релятивизм» подростков в моем родном шахтерском поселке. И в другом шахтерском городе, где мне пришлось учиться в т.н. «бурсе». Там самыми среди нас популярными были «старшие пацаны», лучше других умевшие расквасить физиономию противнику из другого двора/квартала/поселка. Удачливые набеги на чужие сады и огороды, а позже – способность в людном месте при свете дня очистить карманы зазевавшегося «лоха» тоже «шли в зачет». Ну и, понятное дело, по высшей категории ценились победы на амурном фронте. Причем, если верить откровениям «местных» донжуанов, победы те нередко сопровождались грубым насилием…

На всякий случай уточню: все эти подвиги, за достаточно редкими исключениями, были порождены буйной фантазией рассказчиков, усугубленной их вступлением в пубертатный период. Но треп на подобные темы пользовался высокой популярностью в данной конкретной среде. И кто мне объяснит, чем он принципиально отличается от мифологии Древней Греции? Где практически у каждого полиса (по сути – деревни, если учесть, что мифы зарождались задолго до «классического» периода в греческой истории) был собственный мифический герой, прославивший себя ровно тем же – умение спереть стадо коров в чужой деревне и переспать с дочерью вождя соседнего племени? Разве что высоким штилем, обкатанным за несколько столетий рапсодами и аэдами (греческий «аналог» наших кобзарей и лирников). Так вот, у меня в связи с этим возникла крамольная мысль: а не является ли мифология (повторюсь, реальная, а не препарированная в целях педагогики или высокой поэзии) отражением мировоззрения обществ, входящих, так сказать, в «подростковый» возраст?

Почему, например, такой поддержкой пользуется на Востоке Украины «дважды несудимый» Виктор Янукович?

Понятно, стоящие за ним миллиарды сказали свое веское слово в его популяризации. Но и «подростковую» мифологию пролетарского края, в отсутствие всякой иной, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Мягко говоря. «Да, скифы мы…» .

За период с 1948 по 1994 гг. в Луганскую область въехало на постоянное место жительство более 5 млн. человек, выехало – более 4 млн. Если при этом учесть потери, понесенные краем в ходе Гражданской войны, трех Голодоморов, Второй мировой, сталинских репрессий, а также многочисленных кампаний по вербовке молодежи на всевозможные «комсомольские стройки», можно считать, что как такового, общества у нас нет. Ни в европейском смысле этого слова, ни так называемого традиционного – вроде того, что сохранилось на Кавказе.

Есть население, объединенное внешним образом; если по-простому – с помощью начальства. Начальство предписывает нам образ жизни, правила поведения. Оно же навязывает нам собственную мифологию, в т.ч. обязательных к подражанию героев.

К слову, хотел бы отметить разницу в подходах к этому делу луганских и донецких… товарищей. Как известно, сегодня у руля Луганщины находится группировка, объединенная номенклатурным комсомольским прошлым. Наверное, поэтому нам усиленно навязывается старый, еще коммунистический «пантеон» – «Молодая гвардия», Стаханов. Не то – на Донетчине. Там во главе области стоят, скажем так, практики. И хотя своих героев труда у области даже больше, чем у соседей (между прочим, Стаханов свой «рекорд» ставил, когда Кадиевка относилась к Сталинской области): Никита Изотов, Петр Кривонос, Макар Мазай. Паша Ангелина в сельском хозяйстве была тем же, чем Стаханов в промышленности. Только если Алексей Григорьевич, едва получив всесоюзную славу, тут же ушел в начальники, Прасковья Никитична еще долго пахала землю. Но даже в ее честь «донецкие» не устраивали всеукраинской истерии. Их кумиры – Алексей Мерцалов, выковавший пальму из цельного куска железа; основатель российского кинематографа Александр Ханжонков; Анатолий Соловьяненко. Из ныне здравствующих – олимпийский чемпион Сергей Бубка (кстати, уроженец Луганска).

Но мы отвлеклись.

Итак, население нашего края – по моим наблюдениям – в значительной степени в своем социальном поведении руководствуется не столько европейским понятием Права, и не правом т.н. обычным (т.е. племенными или народными обычаями).

Их место занимают либо начальственные предписания, либо вот та самая «подростковая» мифология, описанная в предыдущем разделе. Если возникнет дискуссия, готов привести в обоснование своего тезиса массу примеров. Здесь же только уточню, что под «начальством» я разумею формальных лидеров, находящихся,если можно так выразиться, в пределах прямой видимости – тех, от кого судьба индивидуума зависит непосредственно: начальник цеха, директор вашего учреждения, сельский или поселковый голова. Если же учесть, что в Донбассе все эти деятели выбраны и расставлены по номенклатурному принципу руководящей в регионе группировкой, известной под официальным названием «Партия регионов», то, в общем, понятно, почему именно она является здесь «руководящей и направляющей» силой. В том числе такой, которая по собственному разумению назначает нам и «героев», и «предателей».

Запомним этот тезис и перейдем к историческим персонажам, выбранным г -ном Еременко в подтверждение его концепции. «Зов» Европы и «притяжение» Азии Сразу признаюсь: мне его выбор не вполне понятен.

С Алкивиадом нас разделяет огромная временная дистанция; с Мазепой украинцы обоих украинских «полушарий» давным-давно примирились – во всяком случае, мне не приходилось слышать, чтобы хоть где-нибудь происходили массовые акции сжигания десятигривневых купюр, украшенных, как известно, портретами Ивана Степановича. Наконец, если уж автору захотелось сделать экскурс в эпоху европейской Реформации – не проще ли было заменить мало кому известного саксонского курфюрста Морица Веттина ну, хотя бы Генрихом Наваррским. Он и сам по себе гораздо более известен (помните песенку из «Гусарской баллады» «Жил-был Анри Четвертый»? – это как раз про него), а уж приписываемую ему фразу «Париж стоит мессы» помнят даже товарищи, понятия не имеющие о том, какие страсти бушевали во Франции второй половины XVI века. Замечу (как бы в скобках): сегодня этот афоризм, наверное, вертится в голове не у одного десятка народных депутатов, помышляющих о переходе на сторону недавнего победителя президентской гонки… Александр Михайлович не сильно бы отклонился от генеральной линии героев-предателей, отдав предпочтение наваррскому королю. Крещенный при рождении по католическому обряду, Генрих, под влиянием матери-кальвинистки и обстоятельств, становится главой гугенотской партии, потом снова обращается в католика – и снова уходит к протестантам… Умер католиком, но, что характерно – от кинжала католического фанатика Франсуа Равальяка. Чем не мученическая смерть для истинного героя? Мориц ли Саксонский или Генрих IV – на их фоне Мазепа не выглядит предателем вовсе. Православной вере он не изменял, даже пребывая при дворе короля-католика Яна II Казимира, а что касается «измены» Петру… Тут на месте ученого я задался бы вопросом: что это за тип, которому изменил Мазепа? Если сегодня еще и можно дискутировать о последствиях пресловутых петровских «реформ» для Московии, то современникам они уж точно представлялись наказанием. Спор шел лишь о том, карает ли Бог подданных Петра за какие-то прегрешения – или этот Антихрист с выпученными глазами и явно садистскими наклонностями по собственной инициативе занялся их… вразумлением. В результате «реформ» население Российской империи, по подсчетам имперских же историков, уменьшилось не то на 20%, не то на целую четверть. А ведь Петр прирастил старую Московию Прибалтикой и кое-какими территориями на Востоке. Опять же должен был иметь место естественный прирост населения. Посмотрим на политику Петра в отношении Украины глазами старого гетмана – и мы вынуждены будем признать: последний просто не мог служить Антихристу! Что-то он обязан был предпринять, и предпринял в полном соответствии с европейской традицией. Кто будет спорить, что придворный Яна Казимира – европеец по менталитету? А вообще в качестве образца «героя-предателя», по мнению моему, лучше всего подходит цивилизационно гораздо более нам близкий святой благоверный князь Александр Невский. Вот уж предатель, так предатель! Изменил не только народу Руси. Он и собственного брата предал, потом – родного сына. И кому! – Монголам. Захватчикам, представлявшим не то, что иную веру – цивилизацию! Уж им- то он служил верой и правдой. Например, при подавлении антимонгольского восстания 1257 г. в Новгороде этот благоверный садист «овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ». Василий – это родной сын Александра, возглавивший восстание. За этот и другие, не менее славные, подвиги московская церковь и произвела князя в святые. Правда, не последнюю роль в канонизации сыграло то обстоятельство, что на Москве как раз правили прямые потомки Александра Ярославича… Заключение Но самым замечательным пассажем в исследуемом здесь тексте мне показался следующий: «Украинские патриоты! Вы не переделаете нас, «східняків». Мы смотрим не на Европу и даже не на Киев. Взоры наши устремлены к Москве. Москва нам указ, Москва нам авторитет и законодатель, Москва нам роднее Киева. Да, россияне мы, да, евразийцы мы, с нашим суржиком и потаённой любовью к необъятным просторам рухнувшей империи!» Странное самомнение для ученого, который «переделку» этих самых «східняків» имел возможность лично наблюдать, по меньшей мере, дважды. Первый раз это произошло в промежутке времени между 17 марта и 1 декабря 1991 года.

Напомню: 17 марта прошел референдум о сохранении СССР, а 1 декабря – о поддержке Акта Независимости Украины. Не назову сегодня процент поддержавших сохранение империи в марте по Донбассу, но явно он был выше общеукраинских – около 70% с чем-то. А уже в декабре за Независимость Украины проголосовало более 80 % наших земляков. Хотя Москва (посредством долго еще действовавшего на всей территории развалившегося Союза Центрального телевидения и множества других каналов) активно призывала нас этого не делать.

Вторая «перекройка» случилась со «східняками» где-то между 1998 и 2004 годами. До первой даты здесь безраздельно царили коммунисты – в плане электоральных предпочтений. А на выборах 2004-го Петр Симоненко набрал всего 5,84% в Луганской области; в Донецкой – вдвое меньше. В этом же году бедный Петр Николаевич в бывшей своей «вотчине» даже в тройку «призеров» не попал. Или это Москва так распорядилась? Строго говоря, прежде чем делать такие заявления, неплохо было бы проанализировать причины такого, а не иного складывания менталитета восточных украинцев. Ведь каких-то два с половиной века тому назад в Диком Поле чисто физически некому было смотреть с восторгом в сторону «Белокаменной». Да и после завоевания края царскими эмиссарами переселенцы не слишком-то прислушивались к мнению столицы. Не до того было в безводной степи. Кстати, большевизация Донбасса произошла, среди прочего, и по причине невысокого авторитета здесь «Москвы». Даже, несмотря на временный ее переезд на брега Невы. А потом еще была – вопреки мнению вернувшейся на старое место «Москвы» – «Донецко-криворожская республика»…

Наверное, все дело в том, что «архетипы» восточно-украинского (под)сознания сложились явно не в ходе долгой эволюции, а по-революционному были туда вколочены.

Как?

В том числе и в ходе социальной селекции. «Отходы» этой селекции можно найти в Сучьей балке, например. Но это уже тема для отдельного исследования. А пока печально я смотрю на нашу историческую науку.

Ибо получается, что профессиональный ученый с порога отметает без рассмотрения любые доказательства. А мне-то казалось, ученый тем от начетчика и отличается, что способен воспринимать аргументы оппонентов. Очевидно, на сей счет я заблуждался.

Михаил Бублик, специально для "ОстроВ" [2]