До войны здесь находился один из факультетов университета. Это – единственный случай, когда университет перебазировался в малый город, являющийся центром обширной аграрной провинции. Все остальные донбасские университеты-беженцы нашли пристанище в крупных и средних городах (Харьков, Винница, Кривой Рог, Красноармейск, Северодонецк, Рубежное). Однако ЛНУ имени Тараса Шевченко удалось сохранить значительное число студенческого контингента и наладить учебный процесс. По официальной статистике Министерства образования и науки здесь обучается 7089 студентов (больше только в Донецком национальном университете, который переехал в Винницу, - 11413 и Донецком национальном университете экономики и торговли имени М. Туган-Барановского, который сейчас находится в Кривом Роге, - 10842).
Сейчас сложилась своеобразная информационная диспропорция. Об одних из университетов Донбасса постоянно пишут СМИ, они получают престижные международные премии, другие же – пребывают в тени.
"Луганский национальный университет имени Тараса Шевченко одним из первых наладил полноценный учебный процесс, - говорит ректор ЛНУ Сергей Савченко. - Но из-за своего положения в своеобразном анклаве, созданном «линией соприкосновения» и блокпостами, остается почти неизвестным для широкой общественности Украины".
Здесь у каждого своя история исхода. Исхода из родного Луганска.
ЛНУ им.Т.Шевченко до оккупации Луганска
Антон Бадер, заместитель директора Института истории, международных отношений и социально-политических наук по социально-гуманитарным вопросам говорит: «Я не мог находится в этом строе («ЛНР») с грязными и бородатыми. Вначале отправил беременную жену в Киев. Тогда еще ходили поезда. Некоторые надеялись, что скоро все закончится, и думали пересидеть. А потом стрельба подтолкнула к тому, что нужно уезжать. Выехал из Луганска 11 июля с мамой на машине. Изначально ехали в Старобельск, где у меня были друзья. Ехали по Бахмутке на Лисичанск, который был захвачен сепаратистами, потом через ими же захваченный Северодонецк на Новоайдар. На блокпостах стояли деды из местных и особо не проверяли. Помню, выехали за Северодонецк и встретили мужчину на велосипеде. Он нам машет: «Не едьте туда! Там украинская армия!». Действительно вскорости на дороге встретили БМП. Оттуда выстрелили в воздух. Я затормозил, открыл окна. В то время украинские части выглядели ненамного лучше ополченцев. Я еще спросил: «Дальше уже Украина?». Мне ответили: «Да». И вот, знаете, такое чувство радости и ком в горле. Чувство, что я выехал на родину».
Ольга Губская, заместитель декана факультета естественных наук, просидела все лето в Луганске. Одна с котом в четырехкомнатной квартире. Стояла жара. Не было воды. Дом сотрясали взрывы. «Если бы кто-то сказал, что это будет в моей жизни, я бы не поверила. И сейчас кажется, что это сон. Сидела до сентября с выбитыми стеклами, без воды, связи и электричества. Люди вели себя по-разному. Была и взаимовыручка. Мужчина для всех качал воду генератором. Хозяин кафе «Бригантина» отдал помещение под убежище. Там мы некоторое время жили. Но разговоры женщин, агрессивно пророссийские, меня испугали больше обстрелов. Многие ругали «бандер», а некоторые говорили, что и сами бы взяли в руки автомат. Одна кричала, что вешала бы украинских солдат и смотрела бы, как они дергаются. Откуда сколько зла и агрессии? И я ушла к себе в квартиру. Уж лучше под обстрелами находиться, чем все это слушать». Ольга делает паузу, а затем говорит, что во время жутких обстрелов Луганска она почувствовала со стороны оставшихся в городе «большую нелюбовь к интеллигенции и умникам. Звучал мат, а не речь. Уголовники воспрянули духом. Самогон лился рекой. А люди говорили фразами, заимствованными из российского телевидения и всё повторяли: - Вот придет Путин!». Она, как добросовестный работник вышла из отпуска 18 августа. Большинство ректората были на своих местах. Ей сказали, что можно повременить с выходом на работу до 26 августа. «Один из самых больных моментов. До 24 августа мы ждали, что Украина нас освободит. После 26 августа стало понятно, что ждать уже нечего. По университету начали ходить люди в камуфляже и с оружием. Уже арестовали Ужченко [Дмитрий Ужченко – проректор по учебной работе]. Присутствовала при аресте своей подруги. Даже препиралась с двумя автоматчиками. Они предупредили, что у меня сутки. Либо вы с нами, либо выезжайте». Ольга взяла кота в кошелку и уехала в деревню к знакомым, а уже оттуда приехала в Старобельск. «Никто меня не звал. Сама приехала. Чувство было, что добралась до родной семьи. Кот и сейчас живет со мной в общежитии. Первый год в комнате жило четыре человека, сейчас живем втроем, но никто против кота не возражает».
Одна из наиболее тяжелых историй исхода из оккупированного Луганска у проректора по учебной работе Дмитрия Ужченко. Он принципиально говорит во всех ситуациях на украинском языке. «Мені легше. У мене внутрішнього вибору ніякого не було. Я завжди стояв на виключно проукраїнських позиціях». О ситуации, которая складывалась в Луганске весной 2014 года, он размышляет, как и большинство луганчан, до настоящего времени. «Відчуття було, що нічого не зробиш. Снігова куля! Відчуття, що з усього Луганська це потрібно лише нашому університету. Не було жодної державної політики! Позиція правоохоронних органів дивувала. Коли ми проводили проукраїнський мітинг, міліція його просто залишила. Як це назвати, як не провокацією?».
Руководство университета до 11 сентября находилось в Луганске. Исключением был только ректор, а ныне народный депутат Виталий Курило. Он с самого начала демонстрировал государственническую позицию. Был организатором самого многочисленного проукраинского митинга в уже фактически оккупированном Луганске. В силу этого ему приходилось скрываться, но нитей руководства ВУЗом из рук не выпускал. Дмитрий Ужченко говорит: «Поки ми залишалися на своїх місцях, все було ціле. Розуміли, поки ми там, народ не розбіжиться і грабежу не буде. В серпні була реальна надія, що нас звільнять. Ми бачили вуличні бої біля університету. Ну, а потім трапилося те, що трапилося».Я спрашиваю, почему же не эвакуировались сразу после отхода украинских частей. Он отвечает: «Була ілюзія, що можна проскочити між крапельками дощу». 10 сентября нынешний ректор университета Сергей Савченко, Дмитрий Ужченко и директор Института торговли, обслуживающих технологий и туризма Виктор Дрель совершили поездку в Старобельск. Ездили на машине. «Зустрічалися з Курило. Обговорювали службові питання. Ми передали в Старобільськ списки абітурієнтів, базу відділу кадрів, печатки канцелярії». На утро следующего дня Дмитрий Ужченко пришел в свой кабинет. «Я вже знав, що була команда про арешт Савченка, Дреля і мене. Привід – поїздка в Старобільськ. Але справа не тільки в цьому. Ми принципово не розпочинали навчальний процес. Тому нас треба було прибрати».
Дмитрий Ужченко рассказывает, что к нему в кабинет зашли двое автоматчиков, попросили предъявить паспорт. После этого арестовали и отвели в Сизо СБУ (это недалеко от университета). «Сидів в підвальній камері, що виходила на вулицю 50 років СРСР. Разом зі мною в камері було 5 чоловік. В камері сиділи чи свої, чи політичні. Тому у кожного було ліжко і на роботу нас не водили. Раз на добу виводили на прогулянку. Кожну камеру окремо. Інколи ми гуляли з українськими військовополоненими, які сиділи в камері поруч. Годували раз на добу. О 10-й вечора приносили відро гречки і насипали у велику спільну миску. Ми вже самі повинні були ділити. Але родичі могли передавати продукти».Спрашиваю об издевательствах следователей, о побоях. Он отвечает, что били в основном бизнесменов, у которых отнимали бизнес и деньги. Эти люди затем бесследно исчезали. О своих условиях говорит: «Конвойна служба поводилася нормально. Слідчі були різні, але не били. Були в більшості росіянами. Був один. Каже: - Через дві години буду вбивати. Думай, що ти будеш розказувати. А що мені розказувати? Начальник Сізо пару раз з’являвся п’яним. З камер виганяють, шикують і він з бітою в руках проводить екзекуцію. Крики. І так цілу ніч».
Дмитрий Ужченко просидел в подвале 26 суток. Он уверен, что о нем просто забыли. Говорит, что в камере за это время сменилось много народу. Причем сидели вместе и мужчины, и женщины. Потом его отпустили. Даже предложили забрать машину, которую конфисковали «ополченцы». Но из салона было вытащено все. Выдрали компьютер, без которого весь механизм превращался в груду металла. Под днищем взорвали гранату. Тащить машину пришлось прицепом, но восстановить её не удалось.
В Старобельск он приехал 17 октября. Никто препятствий в выезде не чинил.
С доцентом кафедры истории Украины Наной Гогохией я общался по электронной почте. Её рассказ об исходе связный, логичный и наполненный скрытыми эмоциями. «Для меня лично вообще никогда не стоял вопрос, на чьей стороне остаться. С прихода к власти в соседней стране нынешнего президента, не покидало чувство, что он - прямая угроза моему народу. Поэтому, хоть и не верилось до конца, что начнется война, в душе, все равно, я понимала, что она возможна. Когда произошел скандал на кафедре после референдума, и выяснилось, что некоторые на него ходили и считают себя правыми, я приняла решение уехать из города. Я просто не могла и не хотела больше общаться с людьми, которых считала своей семьей многие годы. Сейчас уже немного притупились эмоции, я много думала над причинами того, что произошло. И ко многим оставшимся я уже не испытываю таких негативных чувств, как тогда. В первую очередь, к тем, кто не агитирует отчаянно за «лнр». Уезжать решили еще в мае, но билеты купили после штурма погранзаставы на Мирном и взрыва в ОГА. Тогда же я услышала от некоторых коллег о том, что погранзаставу на Мирном штурмовал «Правый сектор». Это добило окончательно, потому что еще можно предположить, что, находясь вдали от события, можно позволить ввести себя в заблуждение, но имея друзей и родственников в соседнем квартале, рассказывать байки из группы Антимайдан, это уж перебор. Пришли с работы, купили по интернету билеты на первую же дату, на которую они были. 5 июня. За пару дней собрали вещи и поехали к друзьям в Киев. Брали с собой немного, в основном только вещи ребенка. Думали, что месяц побудем в Киеве, тут все успокоится, наши войска войдут в город, мы вернемся, соберем нормально вещи, наймем перевозчика и уедем в другой город. Тогда желания возвращаться в мирный уже Луганск не было, не понимала, как я смогу жить с этими людьми рядом».
Не все выехавшие из Луганска преподаватели остались работать в своем университете. Некоторые ушли в другие ВУЗы или вообще нашли другую работу. Не все остались в Украине. Нани Гогохия по этому поводу говорит: «Разные причины, насколько я знаю. Ситуация в прошлом году в августе-начале сентября была очень неясная. Будет ли работать университет, как это будет происходить, будет ли предоставляться жилье преподавателям, было неизвестно. В такой ситуации наши коллеги пытались устроиться, где повезет. Не у всех были материальные возможности, чтобы сидеть и ждать, как все разрешится».
Мне удалось связаться через Facebook с молодым историком, кандидатом исторических наук, работавшим в 2014 г. на кафедре истории Украины Михаилом Гаухманом. Он совмещал преподавание с работой в Луганском краеведческом музее. Он и сейчас остается украинским историком, даже стихи пишет на украинском языке. Но живет и работает сейчас в Уфе. Возвращаясь к весне – лету 2014 г., он говорит: «Передо мной не было выбора, как относиться к происходящему, поскольку связываю себя с Украиной. К тому же, поддерживал Революцию Достоинства. «Русскую весну» воспринимал, как маразм, переходящий в кошмар. К тому же, «русская весна» использовала антисемитские лозунги. Не забуду, как 1 марта возвращался из музея домой, увидел процессию с флагами России и династии Романовых и пророссийскими лозунгами, ощутил страх за себя и злость на луганчан. Мартовские митинги недооценивал, надеялся, что все это вскоре закончиться, и не приведёт ни к каким результатам. Необратимость вооружённых столкновений стала понятна мне только в конце апреля, когда боевики поставили под свой контроль центр Луганска, а милиция и областные власти покинули город. До сих пор не могу понять, как мои земляки, несмотря на отрицательное отношение к Революции Достоинства, участвовали в митингах и сыграли роль сценической массовки для боевиков. Весной 2014 года коллективные эмоции превалировали над чувством реальности. В ситуации массовой истерики и возможно было играть на разрушение государства и общества. Понимаю, что патриотические чувства по отношению к украинской действительности испытывают далеко не все, но прагматизм и разум ещё никто не отменял».
Михаил Гаухман продолжает: «Из Луганска не хотел уезжать. Понимал, что в городе небезопасно, но желал дождаться благополучного исхода. Тогда думал о необходимости держаться за работу и невозможности предугадать, сколько ещё продлиться предвоенное положение, чтобы выехать на время боевых действий. По настоянию родителей, уехал к родственникам в Уфу. Это была середина июня, когда выехать на поезде ещё не было сложно. Когда приехал в Уфу, коллеги-историки из Украины сравнили мою поездку с эвакуацией историков и всей Украинской академии наук в Уфу в период войны. Вот такие исторические параллели, без которых не могут обойтись историки! Следом за мной приехала мама, а в конце июля – отец. Он выезжал на последнем рейсе поезда «Луганск–Москва». В октябре 2014 года отец вернулся в Луганск. Потом дважды приезжал в Уфу. Мама хотела бы вернуться в Луганск, но весна–лето 2014 года подорвали её здоровье, и она тяжело переносит дорогу».
Профессора и доценты из Луганского национального университета имени Тараса Шевченко сейчас работают в ВУЗах от Ужгорода до Харькова. Если в Луганске в университете насчитывалось около 700 научно-педагогических сотрудников, то сейчас их осталось 459 человек. Это - невосполнимые потери для университета. На одном из последних заседаний ректората директор института физики, математики и информационных технологий Геннадий Могильный докладывал, что из 7 кафедр, ранее работавших в институте, пришлось образовать 4. На некоторых кафедрах не осталось ни одного старого преподавателя. На кафедре физики остался один преподаватель из старого состава.
На новом месте
После того, как людям удавалось выехать из Луганска, их часто ждали мытарства по инстанциям, где регистрировали беженцев, поиск жилья. Если регистрация была худо-бедно налажена на государственном уровне, то с жильем возникали проблемы. Старобельск – город маленький. Здесь нет развитой практики сдавать жилье в наем. Владельцы квартир не знали разумных цен и поэтому они могли колебаться в широком диапазоне. Университет тоже с жильем помочь не мог.
Заместитель директора Института истории, международных отношений и социально-политических наук по учебной работе Юлия Нужная вспоминает: «Мы с мужем и детьми впервые приехали сюда еще в июле. Ютились у родственников. Я пошла к руководству университета и стала проситься в общежитие. Но там не было воды и газа. Мне отказали, и мы вынуждены были уехать к родителям мужа в Киев». У Юлии две дочки. Одна ходит в школу, а вторая – в детский сад. Но, как только она узнала, что университету нужна помощь, то сразу бросилась из Киева в Старобельск. На общежитие уже не претендовала. Искали квартиру. Её удалось снять. «Сначала сняли квартиру за 800 гривен, но уже при вселении хозяйка потребовала платить тысячу, а затем 1200 гривен. Зимой пришла снова повышать оплату, мотивируя это тем, что её муж лишился работы. На мои возражения, что я и моя семья в этом не виноваты, не реагировала. Сошлись на тысяче пятьсот плюс коммунальные услуги».
Это – достаточно типичная история.
Антон Бадер рассказывает свою историю: «В Старобельске друг помог снять домик. Это – флигель. Ужасное помещение. Сырое. Раньше его хозяева сдавали студентам. Честно, вначале и этому радовались. Мама уже болела, когда мы сюда приехали, но здесь совсем слегла и в августе умерла. В Старобельске для неё хоть препараты были». Я извиняюсь, что причинил собеседнику боль. И невольно восхищаюсь его выдержкой. Этот высокий молодой мужчина в неизменном черном кожаном пиджаке ясно смотрит голубыми глазами в мои глаза. «Я уже говорил, что из Луганска отправил беременную жену в Киев. Ездил забирать ее в Харьков, куда она приехала. Начали искать новую квартиру. Параллельно я искал подработки. Дал объявление о том, что делаю мелкий бытовой ремонт. Подкрашивал в домах, делал электропроводку. Но вызывали не часто. Под конец лета прошел собеседование на торгового представителя. Но на следующий день объявили собрание в университете. И я пошел не в фирму, а на собрание в университет».
Будучи кандидатом исторических наук, Антон не чуждался никакой работы. Ему нужно было обеспечивать жену и родившуюся в Старобельске дочку, которую они с женой назвали Викторией. Назвали с верой в победу. Друзья помогли снять дом в селе, из которого Антон теперь каждый день ездит на работу.
Но оплачиваемая работа в университете у него появилась не сразу. «Мне предложили вначале пописать для сайта. Могильный [Геннадий Могильный – директор Института физики, математики и информационных технологий] оформил небольшой сайт, и я писал для него статьи. Вначале на добровольных началах. Было желание просто помочь университету. Даже не верил, что будут платить. Поэтому продолжал делать мелкий ремонт. В интернете боролись с «параллельным» университетом. С той стороны шли публикации, обвинявшие нас в нелегитимности, хотя именно они захватили наши помещения. Даже Википедия стала ареной борьбы. Они в статье о нашем университете меняли данные, флаги, указывали других ректоров. Я возвращал все к истинному положению. До весны 2015 г. постоянно нужно было опровергать различные домыслы «параллельного» университета».
Преподаватели до сих пор вспоминают, как целое лето жили без отпускных и зарплаты. До сих пор у них осталась обида на Государственное казначейство, которое, по их мнению, делало все, чтобы университет деньги не получил. Долго добивались официального признания со стороны Министерства образования и науки нового местоположения ВУЗа. Осенью наконец-то вышел приказ. Только после этого начали выплачивать зарплату. Антон Бадер говорит: «В октябре выдали первые деньги. Знаете, я их получил, и слезы на глаза навернулись».
Далеко не все преподаватели, сейчас работающие в университете, переехали в Старобельск. Значительное их число разбросано по Украине. Они приезжают, чтобы вычитать свои курсы. Нани Гогохия, например, живет в Киеве: «Живем в Киеве, муж (бывший преподаватель ВНУ) переквалифицировался, нашел работу. Я в декретном отпуске по уходу за ребенком, есть часы на кафедре, преподаю дистанционно. Помогает любимый хенд-мейд, делаем ретро-сувениры, участвуем в выставках и фестивалях, которых в Киеве очень много. Помощь от университета, наверное, в том, что дают часы и входят в положение, учитывая, что у меня малышка. От государства я и ребенок получаем так называемые «переселенческие» выплаты, больше никакой помощи нет, но мы и не обращались. Нам очень помогли друзья в Киеве и с жильем, и с работой. Среди друзей много наших, луганчан, выехавших ранее, есть и киевляне, от которых никаких упреков в нашем «донбасском происхождении» никогда не слышали. Хотя наслышаны от знакомых-переселенцев о разных ситуациях. Но мы благодарны столице, за то, что приняла нас радушно»
Сейчас все, кто постоянно находится в Старобельске, вспоминают первый год с некой долей романтики. Антон Бадер говорит: «Непонятно было с зарплатой, но было желание себя спасти как коллектив». Юлия Нужная сутками сидела на телефоне, обзванивая студентов для восстановления контингента. Трудно было организовать учебу, провести первые сессии. Но с этим справились. И Дмитрий Ужченко имеет основания с гордостью констатировать: «Наш університет єдиний з евакуйованих, який відновив повною мірою навчальний процес».
Но преподавателям и сотрудникам университета первый год запомнился и особой атмосферой, которая возникла в отношениях между руководством и профессорско-преподавательским составом. Ольга Губская говорит: «Приехали – ничего нет, но все объединились. Всё было демократично. На кухне можно было решать любые проблемы. Было ощущение, что делаем одно дело. Была даже эйфория и желание доказать, что мы сможем».
«Зазеркалье»
У университета в Луганске была прекрасная материальная база. Там осталась замечательная библиотека, в которой можно было найти книги, изданные в XIX в. и только что вышедшие англоязычные журналы. Там осталась уникальная коллекция половецких каменных баб. Там остались компьютерные классы и собственная типография. И все это не просто осталось. Им пользуются люди, которые объявили себя Луганским государственным университетом имени Тараса Шевченко.
Коллектив университета в 2014 г. раскололся. Этот раскол разные кафедры затронул по-разному. Одни выехали из Луганска почти в полном составе, а другие почти в полном составе остались. У людей, которые сейчас работают в Старобельске, в Луганске остались те, с кем они годами работали бок о бок.
Народный депутат Украины Виталий Курило комментирует это так: «С одним суждением поспорю, что университет раскололся и раскололись кафедры. Я считал, из преподавателей осталось там [в Луганске]15-18%. И то это все люди 3-4 эшелона, практически не влиявшие на принятие решений в университете. Посмотрите на педфак, оба филфака. Там вообще никого не осталось».
Часто по разные стороны оказались люди, которые были друзьями. Но сейчас общение между этими людьми прервалось. Нани Гогохия говорит: «Контактов нет, звонила тем, кого считала близкими, летом прошлого года. Никто не ответил. Общение не поддерживается». Следует сказать, что общение между теми, кто остался работать в Луганске и теми, кто выехал в другие города и сейчас в университете не работает, тоже в основном прервалось. Михаил Гаухман написал мне: «С коллегами из университета, которые остались в Луганске, связь не поддерживаю. Хочется верить, что большинство преподавателей осталось не из идеологических соображений, а потому, что не имели возможности выехать или устроиться в другом городе из-за каких-либо личных, семейных или финансовых проблем. Что касается тех, о политических взглядах которых известно, не могу их осуждать, поскольку они тепло относились ко мне, когда был студентом и аспирантом».
Отсутствие общения вовсе не означает, что люди перестали думать друг о друге. Ольга Губская с горечью говорит, что её подруга, аресту которой она пыталась сопротивляться, будучи выпущенной из подвала, осталась работать в созданном боевиками зазеркалье. Многие в университете с нескрываемой иронией обсуждают прецедент Василия Попова. Летом 2014 г. он выехал из Луганска на контролируемую украинской стороной территорию. Регулярно созванивался с коллегами и интересовался обстановкой. Правда, будучи докторантом, он больше всего был обеспокоен перспективой выплаты стипендии. В сентябре, когда как раз вопрос с выплатами начал решаться, позвонил и сказал, что поедет в Луганск за теплыми вещами. Оттуда не вернулся, а через некоторое время обнаружился на должности «заведующего кафедрой» философии и социологии.
Неожиданностью для коллектива стало то, что на сотрудничество с властями «ЛНР» пошли люди, близкие к руководству университета или состоявшие в этом руководстве. При этом некоторые изначально остались в Луганске, а некоторые сбежали из Старобельска осенью 2014 г. Произошло то, что и раньше происходило в нашей стране во время военных конфликтов. Наиболее ортодоксальные сторонники власти стали предателями, а неблагонадежные стали защищать свою Родину.
Из проректоров в Луганске остался один – Геннадий Дедов, отвечавший за административно-хозяйственную часть. Дмитрий Ужченко говорит: «З Дєдовим завжди були суперечки. У нього завжди були такі погляди. Його більше турбувала власна безпека. Він кинув університет першим. Кинув, коли його допомога була найбільш потрібною, коли снаряди влучили в третій корпус. Він переслідував якісь власні інтереси. Втік ще 6 липня, а з’явився у вересні».
В Луганске остался Виктор Зубков, возглавлявший международный отдел университета. За ним и в мирное время тянулся длинный шлейф коррупционных скандалов. Будучи заведующим международным отделом университета, он фактически работал как главный контрактер города, завозя иностранцев и при этом не беспокоясь об их дальнейшей судьбе. Это единственный человек, которому прямо на заседании ученого совета еще в мирное время коллеги кричали «Негодяй! Мерзавец!». Уже в «ЛНР» он интриговал, чтобы усесться в кресло «ректора». На короткое время ему это и удалось. «У Зубкова було незадоволене честолюбство, нереалізовані амбіції. Головне – це з корупційних мотивів дорватися до корита», - уточняет Дмитрий Ужченко.
Остался на службе в «ЛНР» и начальник службы безопасности университета, бывший сотрудник КГБ, Евгений Степанов. О нем Дмитрий Ужченко говорит, что, исчезнув в начале лета, он явился в сентябре с целью приступить к работе в своей должности, но уже с другим подчинением. И это, очевидно, было согласовано с реальными кураторами этого человека.
Не все, кто остался в Луганске, действовали, исходя из шкурнических соображений. Сейчас обязанности «ректора» там исполняет Наталья Хрусталева. Её Дмитрий Ужченко характеризует так: «Вона ідейна. Закінчила аспірантуру в МГУ. Багато років працювала заступником декана природничо-географічного факультету. Зараз дає інтерв’ю про становлення молодої республіки».
Владимир Дьяченко, декан факультета естественных наук, известный химик, приехал в Старобельск одним из первых. Осенью 2014 г. сказал, что поедет в Луганск застеклить выбитые окна и не вернулся. Ольга Губская говорит, что он с самого начала сомневался в победе Украины. Говорил, что все усилия напрасные. Потом главной темой его разговоров стало то, что химик не может существовать без лаборатории. Он и уехал к своей лаборатории, да только серьезной научной работой заниматься там невозможно.
Особым случаем является бегство в Луганск Александра Ладыги. Он не только выстроил всю свою карьеру на близости к руководству, но и был сотрудником штаба Виталия Курило на выборах в Верховную Раду. В Луганск уехав, никому ничего не сказав. Обнаружился уже на должности «директора» института истории, международных отношений и социально-политических наук, на сайте которого и сейчас позирует в дорогом костюме и с весьма натянутой улыбкой.
В Луганск давно из Старобельска никто не уезжает. Наоборот, в этом году в свой университет вернулись некоторые преподаватели. Они работают и получают зарплату. Но отношение не ко всем одинаковое. Директор института истории, международных отношений и социально-политических наук Леонид Ваховский размышляет об одной молодой преподавательнице: «Многие говорят: - Зачем вы ее взяли на работу? Она – сепаратистка! Она сидела в Луганске! Я спрашиваю: - Так что, лучше, если бы она там и оставалась? И к тем, кто оставался в Луганске и даже ходил на работу надо относиться дифференцированно. Если человек не активничал, а остался по каким-то уважительным причинам, то нужно все сделать, чтобы он был с нами».
Вообще, для «переселенцев» или «временно перемещенных лиц» (в Украине они так и не получили статус беженцев) возвращение в свои дома видится весьма проблемным. Даже если «ЛНР» и «ДНР» прекратят свое существование и территории войдут в состав Украины. У людей останется разная память. Все понимают, что совместить эти памяти будет сложно. Михаил Гаухман пишет: «Воспринимаю себя как эмигранта – временного жителя. Понимаю, что моя ситуация гораздо лучше, чем у остальных выехавших луганчан. В Луганск возвращаться не хочу. Понимаю мою ненужность Луганску с профессиональной точки зрения. Вообще пугает не столько страх продолжения войны, сколько разруха и деградация земляков».
Проблемы
В университете читаются лекции и проводятся семинарские занятия, студенты проходят практики. Не проходит месяца без представительных научных конференций. Но за этими безусловными успехами начали просматриваться серьезные проблемы.
Первая из них – это набор на первый курс. В этом году на все университетские специальности на уровень бакалаврата зачислено около 600 человек, что в 2,5 раз меньше, нежели поступало в Луганске в мирное время.
Конечно, Луганский национальный университет имени Тараса Шевченко – это огромный учебный и хозяйственный комплекс. Его структурные подразделения и сейчас работают в Рубежном, Кременной и Счастье. Если учесть уровни младшего специалиста и квалифицированного рабочего, то прием этого года составил около 2,5 тыс. чел. Но в любом случае – это резкое снижение набора. Оно отозвалось сокращением количества ставок преподавателей. Планирование нагрузки на год превратилось в мучительную борьбу, длившуюся весь сентябрь, между кафедрами и учебной частью, которая требовала все новых сокращений.
Для некоторых руководителей университета все это стало шоком. Ведь за таким набором следует резкое снижение финансирования ВУЗа. Итоги приемной кампании начали отзываться на заседаниях ректората и других совещаниях. Ответственность за случившееся начали перекладывать на директоров институтов и деканов факультетов, а также на их заместителей. Им начали угрожать снятием денежных надбавок. Потом очередь дошла до заведующих кафедрами, которых начали настойчиво призывать «проснуться». Все это вызывало недоумении, так как под постоянную критику попал тот слой профессорско-преподавательского состава, представители которого не бросили свой университет в трудный час и на неустанном труде которых он и сейчас держится.
К чести руководства университета оно поняло опасность назревающего недовольства. Ректор Сергей Савченкоговорит, что все это произошло из-за «чрезмерной зашоренности некоторых руководителей среднего звена, их недоверия к замдеканам и отсутствием опыта у вновь назначенных заместителей деканов. В результате этого контроль начали заменять муштрой».
Но дело не только в ситуационных ошибках руководителей среднего звена. Люди, которые в прошлом году сделали все, чтобы спасти университет, сейчас ощущают разочарование. Ольга Губская говорит о потере цели: «В последнее время все нечетче и размытей становятся главная цель и идея, которые объединяли нас в прошлом году. Возникли и обострились новые сложности, связанные с нашим положением. Здесь через блокпосты к нам вряд ли много абитуриентов приедет. Возможно, следует больше факультетов перевести в Полтаву. Но перебравшись туда, университет утратит свои рынки в Луганской области. Все чувствуют, что мы здесь находимся временно. А что дальше?Необходимо как можно скорее разработать новую стратегию работы университета в сложившихся, далеко непростых условиях. Это, на мой взгляд, позволит открыться «второму дыханью» и предаст всем нам новые силы»
В Полтаву были переведены институт культуры и искусств и факультет иностранных языков. Для них арендуются помещения в Полтавском университете экономики и торговли. В мирное время в институте культуры и искусств училось много иностранцев. Замечательных успехов добились вокалисты из Китая и Сербии. На факультет иностранных языков тоже охотно поступали иностранцы. Но надежда на то, что зарубежные студенты поедут в Полтаву, пока не оправдалась.
Впрочем, было бы ошибкой проблемы самого восточного университета Украины вменять ему же в вину. Он оказался расположенным в своеобразном анклаве, отгороженном от остальной страны фронтом и линией блокпостов. В эту приемную кампанию документы несли в основном абитуриенты из северных районов Луганской области. И вряд ли кто-то набрал бы здесь больше студентов.
Выход был в перетягивании молодежи из «ЛНР» для учебы в украинский ВУЗ. Это было бы правильно политически, так как наиболее перспективные слои населения ориентировались бы на Украину. Дмитрий Ужченко говорит: «Ми зверталися з пропозиціями до МОН: прибрати молодь з окупованих територій. Міністерство на це не реагувало. Суть пропозиції полягала в тому, щоб дозволити абітурієнтам складати вступні іспити. При чому нехай би їх приймали міністерські державні структури. Треба було для цього внести зміни в закон. Якщо молоді люди звідти не поступлять в українські університети, то підуть на сепаратистські блокпости, або в кращому випадку підуть в тамошні університети».
Сергей Савченко рассказывает о заседании круглого стола весной 2015 г. в Киеве, организатором которого был Комитет по вопросам науки и образования Верховной Рады. Университет там озвучивал свою позицию по поводу абитуриентов с временно оккупированных территорий. Председатель этого комитета Лилия Гриневич обещала помочь. Но в Киеве ничего не решили и 4,5 тыс. абитуриентов остались в «ЛНР». Если бы они выехали в Украину, то это был бы сильных ход именно с украинской стороны.
В Условиях приема, утвержденных МОН на следующий год, есть пункт: «Громадяни України, які проживають на тимчасово окупованій території або переселилися з неї, мають право на здобуття або продовження здобуття певного ступеня (освітньо-кваліфікаційного рівня) вищої освіти на території інших регіонів України за рахунок коштів державного бюджету з наданням місць у гуртожитках на час навчання». Но вот механизм приема так и не изменен.
Луганский национальный университет имени Тараса Шевченко вынужден постоянно бороться с обманом абитуриентов со стороны своего зазеркалья – так называемого Луганского государственного университета имени Тараса Шевченко. Там нашли способ выдавать дипломы, заключая договора с университетами Российской Федерации. В частности, в этом обмане замечен Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова. Сергей Савченко говорит, что на официальные письма он не реагирует. Но дипломы там выдают на основе документов, выданных в Луганске, которые по всем параметрам являются незаконными. Поэтому Министерство образования и науки такие дипломы признавать не будет. К тому же, Россия боится образовательных санкций. И мы должны предупредить такие фальсификации, заявляя о непризнании подобных дипломов.
Что касается развития университета, то Сергей Савченко говорит: «В дальней перспективе – это, конечно, вернуться в Луганск на свои площади. В среднесрочной перспективе, если возвращение будет оттягиваться, - это организация учебного процесса, но абсолютно полноценного. Это возможно, если добьемся передачи нам неиспользуемого 4-х этажного здания общежития аграрного университета в центре Старобельска. Оно уже 10 лет не используется. Мы бы его отремонтировали».
Острейшей проблемой университета является отсутствие жилья для преподавателей.
Общежитие для профессорско-преподавательского состава
Люди теснятся в общежитии по 3 – 4 человека в комнате. Ходят в душ с 4-го на 1-й этаж, конкурируя за горячую воду со студентами. За сутки проживания в таких условиях приходится платить 20 грн. При этом в Старобельске на квартале Южном есть недостроенное жилье. Некоторые дома подведены под крышу. Здесь можно было бы создать полноценный кампус университета. Сергей Савченко подтверждает: «Есть 50-ти квартирный дом, о котором был разговор с председателем районной администрации. Все упирается в деньги. Необходимо специальное решение Кабинета Министров».
Прямо сейчас университету приходится решать проблему отопления. На его территории стоит котельная, принадлежащая фирме «Вианна». Еще в прошлом году с ее помощью и обогревали помещения. Но сейчас выяснилось, что хозяин этой фирмы остался в Луганске и свое предприятие не перерегистрировал в Украине. Переводить деньги на его счет – это, по украинскому законодательству, финансировать террористов. Поэтому сейчас заказали в Харькове котельную на твердом топливе, которая должна дать экономию в 600 тыс. грн. в год.
В университете говорят, что реальную помощь сотрудники получали только от ООН. Сергей Савченко отмечает, что серьезным сдвигом является то, что МОН снял запрет на покупки университетами из Донбасса оборудования. Но сложность в отсутствии денег. «Надежды у нас на фонды и спонсоров. Решается вопрос, чтобы покупку котельной проспонсировало Посольство Чехии. Американский фонд обещал помочь в приобретении 3-х серверов и 30-ти компьютеров».
Самый восточный университет Украины оживил Старобельск. В Старобельском районе он является одним из крупнейших налогоплательщиков. Благодаря его вкладу бюджет района перевыполнен, что позволяет платить зарплату учителям и не закрывать школы на длительные каникулы. Влияет он и на общее культурное состояние севера Луганской области. А это влияние ох как необходимо! Особенно в условиях войны и кризиса. Университет может здесь стать точкой роста и потянуть за собой всю экономику. Но для этого и университет нуждается в заботе. Необходима вразумительная государственная политика по отношению к его развитию. Ведь если создать здесь кампус, то и после войны часть факультетов сможет продолжить работать в Старобельске. Это будет очень по-европейски. Но этого должна хотеть и местная власть, создавая приоритетные условия развития для университета.
Александр Костомаров, специально для «Ostrovok». [1]
Ссылки:
[1] http://www.ostrovok.lg.ua/statti/agrozona/universitet-v-izgnanii-vidit-li-ukraina-svoy-samyy-vostochnyy-forpost-vysshego-obrazovaniya