Абсурдная жестокость на Донбассе (часть 3)

Опубликовано: 7.09.2014. 13:25

Украинские истоки жестокости

Илья Кононов считает, что второй путь проникновения и распространения ненависти и жестокости в нашем обществе – внутренний. Он связан с разворачиванием общественно-политического кризиса 2013 – 2014 гг. В его ходе, дескать, осуществлялся отход политических сил в Украине от правовых норм, установка на силовое решение противоречий в политическом классе нашей страны, общий сдвиг политикума вправо.

«Наиболее четко эта динамика была видна во время противостояния на майдане, - поясняет он. - Там обе стороны демонстрировали непримиримость, с обеих сторон появлялись жертвы. Если происходил сдвиг к ослаблению противостояния, то обязательно следовали провокации, разжигающие ненависть. Экс-глава Администрации Президента Сергей Пашинский недавно дал интервью изданию «Вести. Репортер». Его ответы показывают, что правящий класс Украины вполне осознавал возможные последствия своих действий. Приведу одну цитату: «Помните законы от 16 января? Я тогда подошел к Игорю Калетнику(бывший первый заместитель главы ВР. – «Репортер») и сказал: «Парень, ты понимаешь, что ты ставишь на голосование вопрос гражданской войны? Прольется кровь – и ты лично будешь нести ответственность». И что вы думаете? Да ничего! Пришел в парламент через пару месяцев». (Репортер, 18 – 24 июля 2014 г. – С. 49). После принятия этих законов мир увидел горящих милиционеров и убитых протестующих.

Весной меня поразила фотография, распространявшаяся в социальных сетях. Она называлась «Полет колорада». На ней было зафиксировано падение молодого парня с верха заводской трубы, кажется, в Енакиево. Он там пытался установить знамя с цветами «георгиевской ленточки». Распространяли это фото люди, которые, как и я, выступали за целостность и единство Украины. И это меня заставило содрогнуться. Потом была трагедия Одессы и злобные выкрики в Интернете с обеих сторон. Среди них и про «шашлыки из колорадов». Семена ненависти посеяны. Они культивируются матерной лексикой, которая сейчас практикуется даже в серьезных рассуждениях.

Правда, следует отметить+ что в украинской массовой культуре милитаристские и мачистские слои достаточно слабые. Безусловно, есть Василь Шкляр с его «Залишинцем» и «Елементалом». Эти произведения относятся к тому же типу продукции, что и соответствующие творения российских писателей (http://www.ostro.org/articles/article-208427/). Однако, в Донбассе поклонников творчества В. Шкляра ничтожно мало. Идейное обоснование жестокости у нас в регионе преимущественно импортное».

Помощь психологов

Всплеск агрессивности и ненависти сегодня готовы комментировать и психологи. Могут ли эти исследования помочь понять сегодняшнюю жестокость?

Как считает кандидат философских наук, психотерапевт, доцент Прикарпатского национального университета имени Васыля СтефаныкаГалина Дычковская, жестокость нужно рассматривать в контексте взаимоотношения агрессивности и толерантности в человеческом обществе. С ее точки зрения, непродуктивно механически противопоставлять агрессивность и толерантность как плохое и хорошее: «Носсрат Пезешкиан трактует конфликт «толерантность (воспитанность) - агрессивность (прямота)» как суть базового конфликта личности. Агрессивность отвечает за самосохранение и является первичным БАЗОВЫМ РЕСУРСОМ личности. Толерантность предусматривает возможность взаимодействия с Другим и способствует выработке базового ресурса сохранения ВИДА. То есть толерантность должно дополнять агрессивность. Конрад Лоренц как этолог показывает агрессивность как проявление инстинкта самосохранения и считал его основой эволюции. Без агрессивности нет любви. Без агрессивности личность (а с ней и вид) обречены на вымирание». (Носсрат Пезешкиан(1933 – 2010) – создатель направления позитивной психотерапии. Конрад Лоренц (1903 – 1989) – один из основоположников этологии, науки о поведении животных – ред.).

Но это, как отмечает специалист, только самая общая постановка вопроса. В реальной жизни агрессивность и толерантность могут, взаимодействуя, приобретать злокачественные формы. Агрессивность может превратиться в садистскую жажду господства. Так формируются холодные жестокие психопаты. Толерантность, в свою очередь, может стать формой подчинения сильным, сковывая волю личности. На личностном уровне это тоже является формой психического расстройства, когда человек лишается собственной воли, ему трудно принять решение. Это – проявление мазохистского комплекса. Галина Дычковская раскрывает логику подобных превращений следующим образом: «Живым противника можно оставить только в том случае, если полностью или хотя бы существенно лишить его агрессивности (что, кстати косвенно содержит требование не иметь собственного потомства). Вот здесь полезной становится «толерантность», которая на самом деле является требованием не противоречить, не проявлять собственных нужд, не осуществлять действие без разрешения. Такая псевдотолерантнисть является запретом на ДЕЙСТВИЕ. В данном случае здоровая агрессивность (ради самосохранения) создает свою перверсию - экстенсивность (распространение себя), поглощения Другого или ресурса Другого. Экстенсивности нужна псевдотолерантнисть, которая на самом деле является отказом от себя, отказом от агрессивности и самосохранения. Такая толерантность может быть приравнена к согласию быть поглощенным. Именно эта «толерантность» является трусостью и своеобразным договором: я буду терпеть тебя, а ты меня не убивай (не говори, что я плохой, не выгоняют). Это «толерантность» раба к господину».

Елена Злобина, доктор социологических наук, заведующая отделом социальной психологии Института социологии НАН Украины (Киев) предлагает вначале определить жестокость: «Трудно оставаться на отстраненной позиции ученого, говоря о жестокости не в абстракции, а на фоне реальных повсеместных ее проявлений в условиях военного противостояния. Однако попробую это сделать в ключе поставленной проблемы чрезвычайной жестокости войны в Донбассе.

С психологической точки зрения война и жестокость вещи вообще неразрывные. Как правило, говоря о «жестокости», имеют в виду проявления ненависти, издевательств, унижения жертвы различными способами, чего всегда более чем достаточно на войне. Чтобы понять причину этой связки нужно обратить внимание на два важных обстоятельства.

Во-первых, следует иметь в виду, что перед нами чисто человеческое явление. Жестоки только люди, более того, те же самые действия в разных ситуациях или разными людьми могут оцениваться как жестокие, а могут рассматриваться как вполне допустимые, более того, как милосердные.

Во-вторых, одним из ключевых признаков жестокости считается то, что те, кто проявляет жестокость, получают удовольствие от осознанного причинения страданий людям и вообще живым существам. С этой точки зрение, много происходящее, выглядит для нас как жестокость, но самим участниками событий так не переживается. Безусловно, проявлением жестокости являются пытки или издевательства над пленными, но артиллерийские обстрелы, которые ведутся с обеих сторон, довольно сложно квалифицировать как проявление жестокости, хотя по факту в результате страдают ни в чем неповинные люди. Точнее они могут быть проявлением жестокости, но могут и не нести в себе этой личностной составляющей. Более того, стреляющие часто испытывают отрицательные эмоции, понимая, что их действия могут привести к гибели людей, но у них не остается выбора ибо «война есть война…».

Социальный психолог специально останавливается на случаях, когда звонят с поля боя по мобильному телефону родственникам убитого противника: «В недавнем видео, снятом в местах боевых действий, ополченцы рассказывают, как они звонят матерям погибших солдат и говорят, что их сыновья погибли, а те не верят и отвечают, что это неправда. А на вопрос журналиста, откуда у них номера телефонов, ополченцы объясняют, что телефоны на поле боя подобрали, а звонили, чтобы родные знали, потому что это же по-человечески. И с их точки зрения, нет в их отношении к происходящему никакой жестокости, а скорее сочувствие к матерям. Но вряд ли матери погибших солдат воспринимают такой звонок как проявление гуманности. Так что сразу нужно оговориться, что «жестокость» - понятие оценочное и зависит от того, каковы моральные представления оценивающих. То, что происходит сегодня в Донецкой и Луганской областях, с этой точки зрения, обречено на столкновение оценок, поскольку обе стороны апеллируют к справедливости, нравственным устоям и т.п.».

По мнению доктора социологических наук Уиевского инстиута социологии Елены Злобиной, ненависть и жестокость постоянно ищут для себя оправдания, что ведет, с одной стороны, к своеобразной общественной интоксикации, а, с другой, к поиску противоядия от неё: «И вот тут возникает довольно сложная коллизия. Связана она с тем, что жестокость считается неприемлемой в любой культуре, а ее существование по определению противоречит культурной норме. Однако в момент вооруженного противостояния в обществе возникает парадоксальная ситуация. В общественном сознании происходит довольно жесткое разграничение на «правых» и «неправых» и далее одни и те же факты начинают трактоваться как нарушение норм, запрещающих жестокость, противоположной стороной противостояния. При этом каждая из сторон позиционирует себя как носителей гуманности и сострадания, а противную сторону обвиняет в «бесчеловечности», «звериной жестокости» и т.п. В результате дегуманизация поражает общественное сознание в целом, масса людей, которые непосредственно не являются участниками конфликта, начинают получать удовольствие, от сообщений о потерях другой стороны. Все мы становимся постепенно все более «жестокими», поскольку страдания людей начинают восприниматься как «заслуженное наказание». Одновременно никому не хочется признаться в том, что он жесток, поэтому наиболее моральная часть населения с обеих сторон активно проявляет стремление делать добрые дела, помогать пострадавшим, жертвовать на нужды воюющих и т.п.»

Елена Злобина ожидает долговременных проблем в нашем обществе, связанных с нынешней войной.

С точки зрения Татьяны Ивановой, российское общество сейчас расплачивается за то, что долгие десятилетия не замечало своих проблем: «Обыденность жестокости – это еще и ее повседневность.Вот некоторые цифры из жизни современной России (ссылка из инфографики с сайта "Взгляд" - Криминальные потери). В 1994-ом году, убито более тридцати двух тысяч человек, а пропало без вести - более восьмидесяти двух тысяч.В 2005-ом году, убито 30849 человек, а пропало без вести 120784.

В 2009-м году, убито 17681 человек, а пропало без вести 120455.

Мужья убивают в России своих жен ежечасно. Каждый год совершается 14000 таких убийств. В 2010-2011 годах было зарегистрировано 268 дел об убийстве новорожденных детей матерями. Российское государство очень сильно занижает такую статистику, но даже по официальным данным в России за два года происходит столько убийств новорожденных детей, сколько в США за десять лет. По сути дела, российские матери убивают своих новорожденных детей, как минимум, через день, делая это из года в год. Общий показатель младенческой смертности в России в два с лишним раза выше, чем в США, и находится на одном уровне со Шри-Ланкой.

Итак, жестокость в российском обществе превратилась фактически в норму человеческого существования. Понятно, что став нормой, жестокость постоянно воссоздается через семейное воспитание, различные формы формального или неформального взаимодействия.

Собственную жестокость российское общество не ощущает, и лишь столкновение россиян с представителями других культур обнажает это явление. Впрочем, на уровне массового российского сознания уже давно сформированы мощные защитные механизмы, препятствующие осознанию его глубокой и запущенной деструктивности. Причем механизмы достаточно примитивны и заключаются они в навешивании различного рода ярлыков. Немногочисленные соотечественники, указывающие на проблемы российского общества, становятся «иностранными агентами», «масонами» и иже с ними. Лица других национальностей, проживающие в России, становятся «чурками», «хачами», «чухонцами», «узкоглазыми». Также можно вспомнить «пиндосов», «гейропейцев». Получили и украинцы свои названия – «укропы», «фашисты» и «бендеровцы». Таким образом, любой, не относящийся к россиянам, автоматически превращается в недочеловека, которого нужно либо учить (чурки), либо уничтожить (фашист и бендеровец), так как конструирование название определенного народа уже предполагает определенное действие по отношению к нему».

Существенную роль в поддержании культуры жестокости в современной России играют СМИ, создающие искусственную реальность. Обыденностью стала смерть в прямом эфире, которая формирует нечувствительность у приученных к этому зрителей эмоциональное безразличие к чужой боли. 

«Жестокость как система». Наследники Сталина.

«Сказанное, открывает еще одно измерение проблемы. Как бы кто ни хотел этого, но Украине и после победы над террористами не удастся изолироваться от России. И её проблемы в определенной мере будут оставаться нашими проблемами. Нужно научиться влиять на своего соседа. Но нужно уже сейчас вырабатывать противоядие от его проблем, его травм и злокачественных реакций сознания на них. Психологические характеристики жестокости можно объяснить только с социологической точки зрения, - снова продолжает тему Илья Кононов.- Для этого необходимо понять систему взаимоотношений между людьми, которую устанавливали создатели ЛНР и ДНР. Будучи открытыми террористическими диктатурами, они предполагали страх, как способ держать под контролем население. Не случайно свои карательные органы в ЛНР назвали «КГБ» и «Смерш». Их сущность лучше всего почувствовали те, кто побывал в подвалах террористов. Бывшие узники говорят, что их надзиратели копировали поведение сотрудников сталинского НКВД. У моего друга в Луганске (назовем его Сергеем) появился такой опыт, и он достаточно откровенно рассказал мне о нем. Привожу наш диалог без изменений.

Он сидел в зале на диване, и я с болью видел, что одежда на нем свисает, как с вешалки. Лицо землистого цвета, нос заострился, а полные губы запеклись, кривясь в улыбке.

- Это я за четыре дня похудел, - отвечает он на немой вопрос.

Дальше он рассказал историю этих четырех дней:

- Меня задержали не случайно. За мной охотились. Кто-то заложил меня, сказав, что я – "Правый сектор". Причем заложил кто-то, кто знает меня очень хорошо. Знает, где я живу, что я делал в последние дни. Решили, что я готовлюсь бежать.

Мне позвонила женщина и сказала, что хочет, чтобы я переустановил винду в ее компьютере. Сказала, куда приехать. При этом предложила выйти и встретить меня во дворе, чтобы я не искал подъезд и квартиру. Я, ничего не подозревая, согласился.

Когда я вышел из машины, в этом дворе ко мне подошла не женщина, а трое в камуфляже с оружием. Двоим было лет за тридцать, одному – за пятьдесят. Он был самым нервным и постоянно размахивал дубинкой. На меня направили автоматы и заставили сесть в их машину.

- Ты не сопротивлялся?

- Я сразу трезво оценил ситуацию. Если на тебя наставлены автоматы, то шансов практически никаких.В машине тот, что с дубинкой огрел меня нею, а затем наставил пистолет в колено и потребовал, чтобы я кололся. Говорил: «Где Ваша организация? Ты нам все расскажешь». Я сразу принял решение вести себя так, чтобы сразу было видно, что я не причем. О том, что так себя нужно вести в подобной ситуации, я сделал вывод еще по опыту общения с правоохранителями. Но они твердили, что я им все расскажу и так. Я отвечал, что, конечно, если они будут тыкать в меня оружием, то я им скажу все, что они хотят.

Меня привезли во внутренний двор областной администрации, и повели в подвал главного здания. Завели в подвальную комнату, которая прямо против ступеней. Там сидел только один задержанный. Сразу начали проводить что-то похожее на допрос. Несколько раз слегка ударили, но это чепуха. Я продолжал твердить, что никакого отношения к Правому сектору не имею.

В областной администрации условия были сносными. Выпускали в туалет, когда просились. В подвалах СБУ - хуже. Там в комнаты набивают по 40 человек. В туалет никого не выпускают. Ходят прямо там. Но самая страшная тюрьма в детском саду за магазином «Кохана». Там сидят политические.

Кормили по две ложки перловой каши утром и вечером. Без чая или чего-то еще. Вода – из-под крана.

В комнате было 10 старых стульев и два стола. На полу лежали дверные полотна. Их сюда, видимо, занесли когда-то и они остались. Мы на них спали. Естественно, ни матрацев, ни одеял. Комнату постепенно набили людьми. К ночи их было уже человек тридцать.

В комнате постоянно горел свет. Был выключатель. Может быть, его и можно было выключить, но никто этого не делал. Дверь прикрывалась, но не запиралась. Бежать все равно было невозможно. В коридоре дежурят автоматчики. Вы не представляете, сколько там линий обороны! Дальше по периметру двора, потом – на выходах.

Я ждал, что будут проводить какое-то следствие. Но на следующий день никто с этой целью не приходил. Но заходили все, кому не лень. Вообще, в областной администрации состав, наверное, такой: процентов 10 – это мужики, которые верят, что они реально борются с фашизмом, процентов тридцать – уголовники. Самые настоящие уголовники! С наколками. Купола наколоты и прочее. Эти, наверное, местные. Остальные – россияне. Любой охранник мог зайти в камеру и делать все, что угодно. И они заходили. Мне приставляли ствол автомата к виску. Других били. Проводили идеологические беседы.

У них есть что-то наподобие идеологического отдела. И, наверняка, есть люди, которых можно назвать политруками. Их разведка уходит на территорию, контролируемую украинскими войсками. Потом ополченцам показывают фотографии. «Вот убитые Нацгвардией! Замученные, расстрелянные». И люди верят этому.

Утром приходили из разных подразделений и разбирали по работам. Казаки со станицы приезжали и брали на строительство блиндажей. Брали на чистку туалетов, подметание двора. Я один день сжигал в котельной в здании напротив бюллетени референдума. Их жгли и до этого. Навезли мешки и жгли.

- Как с рабами обращались?

- Как в военнопленными. Но я попал в камеру, куда бросали нарушителей комендантского часа и т.д. Это как хулиганка в милиции. Тут многим задержанным говорили, сколько их продержат. Скажем, четыре дня, пять дней. Потом отпускали. Нужно освобождать место для новых людей.

Люди попадали разные. Пацанов задерживали за нарушение комендантского часа, за распитие спиртных напитков, даже за то, что в кафе фотографировали девиц. Одного предпринимателя привезли, так его заложил какой-то дедуля. Позвонил и сказал, что у него дома граната. К предпринимателя вломились, когда он спал, треснули его прикладом по голове, забрали все деньги, тысяч двадцать. Не помню гривен или долларов.

В камеру бросают и своих, если чем – то проштрафились. К нам бросили бывшего омоновца. Мужик здоровенный и сильный. Он начал качать права, кричать. Его вывели в коридор и долго били. Ух, как его били! Он только приговаривал: «Мужики! Не надо! Мужики! Я все понял!». Потом заполз в камеру, и все время был очень тихим.

Я старался не обращать на себя внимания. Вел себя тихо, работал хорошо. Таскал мешки с песком для укрепления окон первого этажа и делал другую хозяйственную работу. На третий день приходили еще раз с дознанием. Опять спрашивали что-то непонятное. И не очень настойчиво.

На четвертый день посадили в «ГАЗель» и повезли к Металлисту. Вывели в поле, дали лопаты. К каждой маленькой группе приставили старшим какого-то ополченца. Нам попался нормальный парень с ваших кварталов. Он сказал: «Мужики» Я вас сильно работать заставлять не буду. Если чем-то поможете, будет хорошо». Мы и рыли траншею. Обрезали ветки на деревьях в лесополосе, чтобы им легче было бегать во время обстрела. В блиндаже встретился с парнем из России. Совсем молодой, лет 22 – 23. Нормальный парень, даже хороший, но уверен, что он тут реально воюет с фашизмом.

- Хороший человек – не профессия. И хороший человек может стать орудием зла. Наверное, и среди нацистов были субъективно добрые люди.

- Да, очевидно. Так вот, когда мы рыли траншею, начался минометный обстрел. Но мины куда-то летели, не задевая наших позиций. Может быть, стреляли по Александровску. Но ощущение, что стреляли, неизвестно куда. Потом огонь стал прицельнее. Начали бить по главной базе. Нас отвели в лесополосу, а затем повели к Камброду.

Я видел, как мина попала в газораспределительную станцию и она взорвалась. Потом приехала наша «ГАЗель» и нас повезли в областную администрацию.

А вечером меня отпустили.

Армия могла бы давно смести этих сепаратов, но ей не дают это сделать.

- А почему? Я сам не могу этого понять!

Людям, прошедшим через застенки, войну необходима квалифицированная медицинская помощь населению. А самое главное – движение общества к социальной справедливости. Это создаст в стране оптимистическую атмосферу, в которой легче излечиваются все травмы. – заявляют они.

Александр Костомаров, специально для ОстроВа, г.Луганск [1]