Сем Грин: "Кремль должен ослабить хватку, чтобы Россия выжила"

Опубликовано: 17.12.2022. 4:44

Президент РФ Владимир Путин превратил свою страну в такой военный, геополитический и экономический угол, что разговор неизбежно возвращается к тому, что произойдет, когда он проиграет войну в Украине. Теперь возникает вопрос, сможет ли сама Россия как целостное государство пережить свое военное поражение. Ответ на этот вопрос почти наверняка утвердительный: Россия может выжить, она почти наверняка выживет, и мы, возможно, действительно этого хотим. Однако для этого его нужно будет изменить.

Стало все чаще говорить о распаде Российской Федерации как о чем-то неизбежном и желаемом. По крайней мере, в определенной степени этот инстинкт можно понять. Это отражает память о судьбе, постигшей Советский Союз, когда он столкнулся с ограничениями собственной политической и экономической модели, признание того, что пока Россия остается империей, она будет угрозой для своих соседей и, возможно, желание видеть Россию уменьшилось.

Однако такие дискуссии редко отражают точное понимание того, как и почему распался Советский Союз, характер напряжения, с которым сталкивается современная Россия, и того, как на самом деле будут выглядеть последствия распада России. Поэтому стоит сделать шаг назад, чтобы рассмотреть каждый из этих вопросов поочередно.

Историки и обществоведы вряд ли придут к единому мнению относительно того, почему распался Советский Союз – относительно смеси экономических, геополитических, социальных и просто случайных факторов, которые уменьшили контроль Михаила Горбачева и предоставили полномочия лидерам белорусских, российских и украинских республик. разорвать союз в 1991 году — мы знаем многое о том, как это произошло. Несмотря на все свои имперские атрибуты, Советский Союз был структурирован как федерация этнически определенных единиц, ядром которой являлась Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика. Это само по себе было проблемой: этнофедеративные государства с единственной доминирующей единицей часто становятся несбалансированными. , создавая мощные стимулы для лидеров других подразделений идти к выходу, а для лидеров основного подразделения отпускать их.

Более того, институты СССР дали отдельным Советским Социалистическим Республикам (ССР) инструменты, необходимые для того, чтобы претендовать на автономию и стремиться к ней, когда координационные власти Коммунистической партии Советского Союза были ослаблены. В самой конституции было закреплено право как на автономию, так и на обособление. Но что важнее, каждая ССР имела собственные структуры коммунистической партии (за исключением России), свой собственный административный аппарат и, в конце 1970-х, собственные сети патронажа. По мере стагнации экономики и обострения конкуренции за ресурсы сплоченность СССР была окончательно подорвана его собственными институциями .

Ни то, ни другое не соответствует действительности для современной России. Во-первых, несмотря на то, что этнические русские действительно количественно доминируют в населении (78%, согласно переписи 2010 года ), на очевидный и растущий вред группам меньшинств, это разделение не отражается на географической структуре федерации. Из 83 регионов России 26 номинально являются этническими республиками или автономными округами. Среди них этнические россияне составляют меньшинство населения только в половине. В остальных 13 номинально этнических регионах преобладают россияне – они составляют две трети населения Бурятии или 82% населения Карелии, например. Таким образом, четких границ, по которым можно разделить Российскую Федерацию, нет.

А во-вторых, у российских регионов нет ничего подобного административной способности и политической слаженности Советских Социалистических Республик — и, за частичным исключением Чечни, то же касается этнических регионов. В общем, у них нет ни самодостаточных местных политических элит, ни собственных ячеек правящей партии «Единая Россия» в каком-либо значимом смысле. Губернаторы, чиновники правоохранительных органов и другие руководители часто являются хищниками, так или иначе делегированными Администрацией президента в Москве. А согласно федеральным реформам Владимира Путина им не хватает возможности управлять собственной налоговой базой. В результате независимость не является привлекательной стратегией для российских региональных лидеров, как это было для Бориса Ельцина, Леонида Кравчука и Станислава Шушкевича или даже для лидеров местной оппозиции.

Конечно, это не значит, что Россия не может расколоться. Человеческие и экономические последствия этой войны были неравномерно распределены по стране , создавая очаги страданий в таких местах, как Дагестан и Бурятия. И растущая зависимость Путина от этнического национализма и политики идентичности для укрепления своей легитимности не может не отчуждать тех российских граждан, которые теснее идентифицируют себя с другими культурами и наследием. Однако потенциальные последствия этих центробежных сил будут выглядеть совсем иначе, чем те, которые наблюдал мир 30 лет назад.

Вместо упорядоченного раскола вдоль четко определенных границ, Россия, скорее всего, разобьется по краям, имея преимущественно мусульманские республики на Северном Кавказе, где этнические русские являются гораздо меньшим меньшинством и, как правило, имеют гораздо более сильные социальные институты. официально или неофициально выйти из-под контроля Кремля. Нечто подобное может произойти в Восточной Сибири. Где бы это ни произошло, результаты, вероятно, будут насильственными, и насилие, вероятно, не ограничится окраинами России: Москва, вероятно, ответит военной силой, чтобы удержать контроль, в то время как широкая внутренняя миграция, которую Россия наблюдает после ослабления Правила проживания советских времен могут привести к пароксизмам этнических чисток по всей стране.

Тем временем любые регионы, которые освободятся от правления Кремля, вероятно, будут значительно менее способны поддерживать себя, чем бывшие советские республики в 1991 году, и даже они испытали большие трудности. Российские регионы зависят друг от друга в финансовых трансфертах, энергетических потоках, промышленных и потребительских цепочках поставок, транспортной инфраструктуре и многом другом. Возникшая в результате экономическая дислокация приведет к нестабильности, нарушит торговлю и пришлет миллионы беженцев через границы, в частности в Европу.

Те, кто обеспокоен угрозой, которую будет представлять российский империализм после окончания этой войны или, более надеемся, после окончания власти Владимира Путина, могли бы лучше воспринимать деколонизацию в культурном и политическом, а не в территориальном плане. России давно пора вспомнить, что она, по крайней мере, конституционно, является федерацией. С этим был вынужден считаться Борис Ельцин, за время пребывания в должности заключивший около 46 договоров между федеральными властями и преимущественно этническими регионами. Возникшая в результате мешаниной отношений было трудно управлять, но централизационное влечение Путина имело столь же катастрофические последствия, вводя разные регионы в единую фискальную и социальную политику, сворачивая образование и культурное производство на языках коренных народов,

Следовательно, действительно деколонизированной Россией будет такая, в которой Кремль не доминирует над регионами во всем их разнообразии, а скорее наделенный ими полномочиями – наделен демократической властью снизу вверх, чтобы управлять всеми гражданами России. . Это была бы Россия, которая больше не могла бы проектировать православные ценности как причину войны или решать, что дагестанцы и буряты затратны для служения великой славянской России. Это была бы Россия, которая не угрожает ни украинцам, ни, собственно, самим россиянам. Это была бы мирная Россия.

Сем Грин, Сера

Справка: Сэм Грин, директор по устойчивости к демократии в Центре анализа европейской политики (CEPA). Сэм также профессор российской политики в Королевском колледже Лондона. До того как присоединиться к CEPA, он основал и десять лет руководил Институтом Королевской России. До переезда в Лондон он 13 лет жил и работал в Москве, являясь директором Центра изучения новых медиа и общества Новой экономической школы и заместителем директора Московского центра Карнеги.