Призрак интерната, или Донбасс в последнем романе Сергея Жадана (Фельетон)

Опубликовано: 12.04.2018. 15:19

Старобельский автовокзал.

Вторая половина дня.

Из харьковского автобуса вышел мужчина где-то за пятьдесят в легкой куртке болотного цвета, джинсах и серых кроссовках. В одной руке он держал рюкзак, в другой – черную книжку с красной надписью на обложке «Інтернат». Люди с острым зрением поверх названия могли прочесть и имя-фамилию автора - «Сергій Жадан».

Мужчина отвернулся от налетевшего вихря песчаной пыли и наискосок по площади пошел к зданию, на котором висят круглые электрические часы, остановившиеся много лет назад за 18 минут до двух. Ночи или дня сказать уже никто не мог.

Возле здания автовокзала, которое как будто из кубиков когда-то сложил ребенок-великан, бросив четыре кубика в основу, еще четыре сверху и прикрыв это незатейливое творение плоским кубиком для прочности, недавно поставили парковую скамейку с гнутым металлическим каркасом и желтыми досками сиденья и спинки.

Мужчина поставил рюкзак на скамейку и открыл книжку. Он купил ее в Харькове с расчетом скоротать время ожидания на автовокзале и во время стоянок. В Старобельске он должен был пересесть на другой автобус. В его ожидании решил дочитать книгу.

Чтение романов о современной жизни вызывает у нас внутренний диалог, и мужчина думал:

- Как надоела эта проектная литература, зачатая в пробирках. Гомункулюсы, появившиеся на свет таким образом, должны радовать, в первую очередь, видимо, западных спонсоров. В сущности, такие произведения – это простая идея, насаженная на скелет рассчитанного сюжета, к слову, тоже не очень замысловатого. И в силу таланта автора эта конструкция прячется в обертку слов.

Мужчина вспомнил, как еще в Луганске, еще в мирное время, он с удивлением как-то увидел странное действо под эстакадой возле железнодорожного вокзала. Несколько художников рисовали на колоннах белой краской какие-то силуэты. Некоторые из них были силуэтами людей, некоторые, видимо, животных. Собака, во всяком случае, угадывалась. На газоне в это же время танцевала группа молодых людей – впереди юноша, за ним гуськом девушки. Тогда мужчина не поленился спуститься с эстакады. На его вопрос о смысле происходящего танцор, смеясь, ответил:

- Да вы не обращайте внимания. Это так… Там вон организатор ходит, она все может объяснить.

Действительно, под эстакадой прогуливалась молодая женщина делового вида. Такие женщины обычно сидят в офисах западных фондов. Вид у них такой, будто они видели философский камень, а местные аборигены – это ошибки природы, которым для выживания все же нужно иногда выделять гранты.

Кураторша действа под эстакадой снизошла до разговора:

- Вы читали «Ворошиловград» Жадана?

Мужчина кивнул.

В то время в книжных магазинах Луганска за этой книгой выстраивались очереди.

Кому книги не хватило, записывались в ожидании нового поступления. У читателей русскоязычного города было какое-то ожидание свежего взгляда от укрсучлит. Неуместные матюки Жадана заставляли эстетов морщится, а босяков радоваться: «Теперь все можно!». Но в целом та книжка создавала образ желанного города на холме, попасть в который герою было не суждено. Он так и крутился в полях кукурузы под Старобельском.

Мужчина подумал:

- Теперь и я тут кручусь уже четвертый год.

И он представил свою луганскую квартиру, пронизанную лучами восходящего солнца. Представил открытую книгу, оставшуюся на столе и библиотеку, которой ему все время не хватало. Перед его внутренним взором предстала улица Оборонная в майскую пору, половецкие бабы во дворе университета, кинотеатр «Украина».

- Что же ты, Жадан, представляешь нас сирыми и убогими?

Мужчина перелистывает книгу на первые страницы.

Неприятное чувство он испытал еще в Харькове, прочитав о главном герое: «Хоча ось Паші нарікати гріх: який-не-який бюджетник. Так-так, думає Паша, виходячи на вулицю й причиняючи за собою оббиті лікарняними ковдрами двері, який-не-який бюджет, який-не-який бюджетник».

Мужчину раздражает этот минор – как звук от тибетской молитвенной чаши, купленной в сувенирном магазине. Все убого в тексте – внутренний мир героев, их отношения, обстоятельства их жизни. Учитель украинского языка и литературы Паша ни разу не вспомнил ни одного произведения литературы, за три дня у него не возникло ни одной реминисценции. Впрочем, он и сам постоянно повторяет, что не любит свою работу, не любит детей, не любит…Но почему-то особенно раздражают эти оббитые больничными одеялами входные двери в доме главного героя.

И как альтернатива в сознании всплывают образы Луганской филармонии. Вечер классической музыки. Играют Веберна. Затем появляется образ солнечного дня. Донецк. Бульвар Пушкина. Модернистские скульптуры.

- Донбасс, скорее, был на культурном подъеме перед войной. Что же ты решил нас представить достойными жалости недотепами?

И ему вспоминается зима.

Бревна на железнодорожном полотне.

«Активисты» с автоматами. Драка их с полицией возле Бахмута. Блокада транспортного сообщения с оккупированными районами Донбасса.

И Жадан, поддержавший эту блокаду.

- Да. Позиция художника изменчива. Теперь речь лишь об убожестве населения, которое достойно жалости. Война на него накатилась как стихийное бедствие, и оно не может выбрать, на чью сторону стать.

Мужчина снова перебирает страницы.

Вот воспитательница в интернате говорит главному герою: «Стріляють, -погоджується Ніна, - тільки ж ви про це теж не говорите. Ніби вас це не стосується. Хоча давно слід було визначитися, з якого ви боку. Звикли все життя ховатися. Звикли, що ви ні при чому, що за вас завжди хтось усе вирішить, що хтось усе порішає. А ось не вирішить, не порішає. Не цього разу. Тому що ви теж усе бачили й усе знали. Але мовчали й не говорили. Судити вас за це, звісно, не будуть, але й на вдячну пам'ять нащадків можете не розраховувати».

- Конечно, сермяжная правда в этом есть при всей плакатности высказывания. Но не все молчали. И полтора миллиона выехали в Украину, выбрав сторону, а теперь четвертый год живут в скитаниях, понимая, что это их личная война. И власти, и большинству жителей в других регионах до этого нет никакого дела. А потом молчаливое большинство есть не только в Донбассе. Оно от Мелового до Ужгорода. И тут еще стоит спросить по-другому: а только ли люди виноват ы в том, что они не знают, на чью сторону стать? А не отражается ли в этом факте черты общественного строя, который сложился в стране с 1991 года? И не власть ли, прошлая и нынешняя, оттолкнула людей и продолжает отталкивать?

Мужчина снова перелистывает книжку. Вот главный герой попадает на вокзал, где прячутся от обстрелов жители города. Мужчина представляет дебальцевский вокзал, хотя по описанию Жадана этого сказать и нельзя. Он акцентирует внимание на своем: «Та й інші тут – відводять очі, загортаються в ковдри, зариваються у власний одяг, як риби, що ховаються в мул. Віддалік, в іншому кутку, на стільці сидить старенький. Зелене жіноче пальто, розмокла вуханка. Стілець приніс, очевидно, з дому. Тримає на руках якісь перемотані подушки. Кожен, тікаючи, щось тягне за собою, він, ось, схоже, вирішив, що без подушок вирушати кудись немає жодного сенсу».

Вообще автор перечисляет удивительное количество ненужных вещей, которые мирные жители, убегая от обстрелов, тянут с собой. Одна женщина даже таскает бутыля с консервацией. Но дело даже не в этом. Дело в атмосфере, атмосфере некой грязной бессмысленной биомассы: «Діти відразу починають нити. Жінки здіймають крик, ще не розуміючи, що відбувається, проте привертаючи про всяк випадок до себе увагу. Яблука закочуються між чужих речей, розчавлюються чиїмись підошвами, зникають назавжди між наляканих жіночих тіл».

- Да-а-а! Он же просто пишет сценарий для фильма ужасов, выискивая возможный наиболее выигрышный кадр. Камера наползает. Яблоко катится по грязному полу. Грязная подошва сапога давит его. Брызжет сок. Другой план. Грязные бессмысленные лица, одно желание – выжить. Тоже своего рода человеческие яблоки, и часть из них будут безжалостно растоптаны.

- Он же ничего не видел из того, о чем пишет! – думает мужчина. – Реальность, которая порой была значительно страшнее, он заменяет выдумкой, сконструированной на основе впечатлений от когда-то виденных фильмов. Так должны себя вести беженцы! И автор измышляет картины, которые ему представляются соответствующими.

И мужчина вспоминает дождливый июль 2014 года в Луганске. Желтые абрикосы в лужах и на мокром асфальте. Ночами гнетущая тишина. Комендантский час. Вдруг свет фар и треск лопающихся абрикос под шинами. Патруль. И звуки разрывов.

Звук, как от сотрясения огромного листа железа и шорох. Люди выскакивают на балконы. На перекрестке стоит «Град» и стреляет в сторону аэропорта. Потом спокойно уезжает, а жители затихают в ожидании ответки. Некоторые бегут в подвал и сидят там до утра.

Дождливый серый день. Луганский вокзал забит людьми. Люди и на первом, и на втором этажах. Люди на пандусе, и на лестницах. Город обстреливают. Взрывы слышны совсем близко в Камброде. Железная дорого для многих стала последней надеждой. И нужно отдать ей должное. Она – последнее государственное учреждение, которое работало в городе. Если кто и помог луганчанам, так это железнодорожники.

Люди приехали или пришли под дождем купить билеты. Они выстраиваются в бесконечные очереди к кассам. Но, несмотря на такое скопление людей, не слышно ни ругани, ни криков. Люди стремятся говорить о чем-то отвлеченном.

А вот еще мелькает в сознании картинка.

Ветеринарная клиника на квартале Шевченко. Рядом автовокзал. От него непрерывно бьют «Грады». В лечебнице огромная очередь. Люди берут справки для собак и кошек, без которых их нельзя вывезти из города. В коридоре вереница контейнеров с котами и кошками. Для собак достаточно паспорта. Люди стараются отвлечься от безумия происходящего. Очередной залп возле автовокзала заставляет их замолчать и инстинктивно пригнуться, а потом они стараются развлечь друг друга шутками.

Мужчина вспоминает, что когда он к вечеру получил справку и шел домой, то встретил молодую африканку, которая грациозно обходила лужи, держа в руках пакет продуктов из супермаркета. Видимо, студентка, - подумал тогда мужчина. Но его поразило, что на лице африканки была улыбка, а не испуг.

- Да нет, Донбасс – это вовсе не интернат, скопище никому не нужных людей…

Мужчина как бы сталкивается с каким-то внутренним препятствием:

- Не идеализирую ли я земляков? Ведь многие повелись на пропаганду…

Его давно предупредили, чтобы он не ездил в Луганск, ибо доброжелатели написали на него доносы в «МГБ». Но сейчас он вспоминает даже не это. Еще апрель 2014 г. Перед недавно захваченным зданием СБУ (или нарочита сданным зданием) стоит толпа. Люди сгрудились возле входа и периодически выкрикивают как в трансе «Путин, спаси!». Ему слышится «Ктулху, приди!». И Ктулху вскоре пришел.

Вспоминается луганский писатель, контуженный в Афганистане. Он лет за пять до событий прославился романом-боевиком о гражданской войне в Украине. Теперь он с воодушевлением носится по городу в пестрой рубашке с короткими рукавами, выступая то на митинге, то на передаче местного телеканала. По толстому лицу катится пот, а рот извергает матюки. В Фейсбуке он пишет посты исключительно матерными словами об унтерменшах и о недогосударстве Украине. Позже он даже отметился в каком-то ток-шоу в России вместе с Жириновским.

Вспоминаются наркоторговцы, которые не таясь ставили киоски на улицах и торговали ядовитыми смесями, а потом разъезжали на джипах, увешанных иконами и обмотанными георгиевскими лентами. Они синхронно переоделись в камуфляж и пошли в минометчики и гранатометчики. Потом уже, году этак в 2016 –м, убитых среди них запечатлевали мемориальными знаками, а живых приглашали в школы, чтобы они рассказали о «героическом сопротивлении народа Донбасса фашизму».

Ничего этого в романе нет.

- И действие происходит нигде. По обстоятельствам, вроде бы, Дебальцево. Но там ничего от этого городка нет. Это - город Нигде. Там трое суток идет непрерывный дождь и висит густой туман, люди ходят по мокрым листьям и грязи, а в окрестностях лежит глубокий снег. Но это, как говорится, мелочи. Компьютерная бродилка.

Но больше всего раздражает рефрен романа, который повторяет его главный герой: «Нікого не шкода, - говорить він, засовуючи мертві пальці в діряве сукно. – Нікого».

- Тебе не жаль, а нам жаль. Жаль тех 10 –ти (или неизвестно сколько) тысяч мирных жителей, погибших на улицах и площадях. Жаль тех, кого осколки нашли на балконах и в собственных квартирах. Жаль пацанов, останки которых вместе с обрывками камуфляжа приходилось собирать по полям и хоронить неопознанными. Жаль тех луганчан, дончан, краснодонцев и всех других, которые умерли от спровоцированных стрессом болезней. Жаль разгромленной промышленности. Жаль, что регион обращается в экономическую пустыню. Жаль ненаписанных книг и неисполненных симфоний.

Мужчина видит подходящий автобус, поднимается со скамейки и выбрасывает черную книжку в урну.

Со Станицы Луганской в направлении Беловодска едет белая маршрутка.

В ее салоне на второй скамейке у окна сидит девушка-блондинка.

«ГАЗелька» забита. Люди не только сидят, но и стоят в проходе. Машину трясет на выбоинах и тогда в салоне особенно сильно слышны запахи пыли, пота и старой одежды.

В основном едут пенсионеры с «той стороны».

Девушка тоже едет из Луганска. Там она проведывала бабушку, возила ей лекарства. Ехала через Россию. В дорогу захватила новую книгу Жадана. На российской границе на этот груз никто не обратил внимания.

В Луганске она книжку почти прочитала. Оставалось страниц 50. Бросать было жаль, и она положила её в сумку. «Хоть и объемная, но легкая», - подумала девушка, отправляясь на автовокзал.

На переходе стала в очередь за бабушкой с тележкой. За ней тоже очередь нарастала и нарастала. Пропускали медленно, люди перебрасывались односложными фразами. Вдруг к девушке подошли двое в камуфляже:

- Можно вас на минутку. Давайте отойдем в сторону.

Девушка оглянулась, надеясь на защиту наблюдателей ОБСЕ. Ей даже показалось, что мелькнул силуэт в белом жилете. Но мужчины в камуфляже натренировано оттеснили ее к вагончику и затолкали внутрь. Там за компьютерами сидели еще двое.

- Можно ваш паспорт.

Девушка достала паспорт из сумочки. Один из задержавших, её ровесник, передал паспорт сидящему за компьютером.

- Зачем приезжали в Луганск?

- Проведать бабушку.

- А где бабушка живет?

- В "китайской стене."

- Это возле квартала Щербакова?

- Ну что вы. Это в центре, недалеко от Красной площади.

- Правильно. Вы действительно знаете Луганск. А где вы работаете?

- В колледже.

- И что преподаете?

- Культурологию.

- Правильно. Только этот колледж находится не у нас и работаете вы не на тех. Почему в Луганске не работаете?

- Не было в Луганске работы.

- Ну, это вы бросьте.

Тут второй из задержавших девушку, нервный лет 40-ка мужчина, подал голос:

- Что это за книжка в сумке? Вытащите!

Девушка вытащила черную книгу с красным названием «Інтернат».

- О Жаданчик? А собак в космосе нет? Может вы за них споете? Еще та музыка.

Тут и оба молодых парня, сидевших за компьютерами, повернулись к говорившим. Сидевший справа сказал:

- Мы просмотрели ваш профиль на Фейсбуке. Вы еще та «свидомитка». И посты пишите украинским языком.

- А что, нельзя?

- Можно. У нас в республике он даже признан одним из государственных. Впрочем, дело не в языке, а в том, что вы пишете. То день вышиванки у вас, то литературные конкурсы.

- Это мероприятия в колледже.

- Понятно, понятно. Сведения тоже собирали для колледжа?

-Какие сведения?

Вопрос повисает в воздухе.

Старший все это время листает книгу. Видно, что кое-что прочитывает.

- Конечно, это укропская пропаганда. Но какая-то странная. Как я понял, речь о дебальцевском котле. Как мы им там наваляли. И население их не поддерживало, а наши даже полевую кухню к вокзалу подогнали. Конечно, Жадан наших описывает грязными и противными, но кухню-то притащили.

- Ты, что, это все уже успел прочитать? – это молодой.

- Да книжка только на вид большая. А так текст жиденький. Я все же до войны литературу преподавал.

- Ну, да. Я и забыл.

Девушка просит:

- Отпустите меня. Очередь пройдет. А литературную дискуссию проведем потом.

- Это когда потом, когда ваши придут? Тогда, конечно, и устроим дискуссию на открытом воздухе. Возле украинского театра, под Стеллой строителям коммунизма. Жадан так когда-то уже пел. Если это можно назвать пением.

- Ну, очередь же пройдет.

Левый компьютерщик высоким голосом:

- Девушка, вы не волнуйтесь. Мы вас без очереди проведем, -говорящий усмехнулся. – Выйдите за нас замуж. Минут на сорок. За всех четверых. Потом мы вас и проведем.

Присутствующие захохотали.

Девушка побледнела. Ей стало холодно. Потом стало жарко. Помощи ждать было неоткуда. Но её сверстник, один из приведших ее в этот вагончик, вступился за неё:

- Харе пугать девушку!

- Её напугаешь! – это компьютерщик с высоким голосом.

- Всё, я сказал. Пусть уходит! У нас нет оснований ее задерживать.

Парень в камуфляже буквально вытолкал девушку из вагончика и сунул ей в руку черную книжку.

Девушка бежала вдоль очереди, не попадая книжкой в сумку. Бабушка с тележкой подходила к окошку проверки паспортов.

На украинской стороне военные обратили внимание на состояние девушки. Один парень принес ей стакан чаю:

-Випийте. Вам, мабуть, погано.

Она взяла бумажный стакан и, глотая горячий чай, постепенно пришла в себя.

Теперь она ехала в микроавтобусе и время от времени трогала уголок книжки, торчавший из сумки. Она сохранит эту книжку как реликвию. Они вместе побывали в зазеркалье.

Потом ее внутренний диалог повел за собой. Она начала вспоминать Луганск, знакомых, с которыми виделась. Вначале даже показалось, что город такой, каким она его и помнила. Но вечерами он становился пустым и темным. Знакомые старались не говорить о политике. Некоторые употребляли странные обороты, типа «У вас в Украине». Когда расслаблялись, начинали сравнивать Пасечника с Плотницким. И все уходило в какую-то бесперспективность.

При этом в магазинах, наряду с российскими, продавались украинские товары.

И если дойти до самого дна, то люди в Луганске, несмотря на браваду, демонстрируемую некоторыми, чувствовали себя преданными и брошенными.

Девушка думала:

- Жадан думает, что люди предали свою страну, свое государство. А луганчане думают, что их государство предало.

Потом она переключается на профессиональный анализ:

- В принципе, у Жадана типичный мифологический сюжет. Поход этакого дистриктора в чужую землю, в зону опасностей. Поход и освобождение. На людей это должно действовать безотказно. Но что-то тут не так…

Она задумывается, а затем продолжает внутренний монолог:

- Это – сновидение, и в сновидении события происходят в нигде и никогда. Это – кошмарный сон. Может, в этом и замысел автора? Мы все последние четыре года живем как во сне. И эти молодые люди, которые так со много говорили… Они же, в сущности, такие, как и мы. Только им другой кошмар снится. И надо бы нам всем проснуться.

Она замирает, смотрит в окно.

- Я бы все поняла, но язык… Этого я принять и даже понять не могу. Автор не работает над метафорами. Они у него вымучиваются. Он стремится что-то сказать яркое, создать образ, но он идет за случайными ассоциациями.

Девушка вынимает книжку и начинает проверять свой вывод. «Головний корпус стоїть у старому парку, довкола дрібні яблуні, чорні й покручені, як жінки, що все життя тяжко працювали в сільському господарстві». «Зсередини гніздо чергового по вокзалу нагадувало камеру смертника: так само тісно, так само непровітрено». «Волосся коротко стрижене, так, ніби вона з лікарні вийшла. Але боїться, що її туди знову повернуть. І погляди у всіх такі важкі. І тіні під очима такі чорні, глибокі». «Відмучившись п’ять років, він повернувся назад, на станцію. Почав викладати в школі. Певний час не сприймав запаху зі шкільної їдальні. Потім погодився, що це відтепер буде його запах – запах пересмаженого й гіркого, запах байдужості й відстороненості, запах чужого життя, яке намагаєшся видати за своє».

Последняя фраза как-то особенно царапает.

- При чем здесь запах чужой жизни, которую пытаешься выдать за свою? При чём? Это из серии: ради красного словца… Речь о главном герое, об учителе. Как же он определенное время (какое?) не воспринимает запах, а потом соглашается считать его СВОИМ? Литературщина!

Потом в сознании девушки всплывает одно слово:

- Аутизм.

Ей становится неловко. Она поправляется:

- Аутический текст. Текст, замкнутый на себе. Текст, не исследующий действительность, ничего не говорящий человеку о нем самом. Текст, не вступающий в диалог, а давящий, навязывающий минор. Ведь эти «мелкие яблони» - это выражение нынешней идеологемы о «совке». Все давит, лишает воздуха, лишает перспективы.

Девушка вспоминает скандал с премьер-министром Румынии, обозвавшей евродепутатов аутистами. Ей неудобно, что она дошла тоже до этого:

- Но я ведь не об авторе. Я только о тексте, который он создан. И в этом аутистском тексте должна крутится вся Украина?

Солнечным утром по улице красивого и комфортного города N, расположенного километрах в 100 к западу от Харькова, быстрым шагом идет молодой человек в модных коричневых брюках и серой куртке. За спиной у него синий рюкзак.

Молодой человек родился в городе Брянке. Как-то так получилось, что еще в детстве он решил, что станет политиком. Маленьким он говорил, что хочет быть депутатом. Все смеялись. Но, говоря это, он был серьезным.

Потом он учился на политолога в одном из луганских университетов. Началась война. Еще в мае 2014 г. он выехал в Киев. Писал в разные интернет-издания. Тексты его были о Донбассе и скоро его даже начали считать экспертом по региону. Даже на телевидение приглашали. Он ездил проводить тренинги в Краматорск, Северодонецк, Мариуполь, но всегда с радостью уезжал оттуда.

Прошлой осенью он восстановился в университете. Без магистратуры карьеры не сделаешь. А в феврале он вступил в Национальную дружину. Сейчас вспоминал собрание, на котором они дискутировали о Гоголе. Дискуссия, собственно, возникла после просмотра фильма «Киборги». Там один из главных позитивных героев «Серпень» объясняет добровольцу «Мажору», почему Гоголя нужно считать предателем Украины.

На собрании говорили по-украински. Но местные далеко не все соглашались признать Гоголя предателями. А вот парень соглашался с Серпнем. Нечего усиливать империю. Каждое наше русское слово – это помощь врагу. И тут как нельзя кстати пришлась книга Жадана. Там главный герой преподает детям украинский язык, а сам им не пользуется. И от того у него постоянный когнитивный диссонанс и раздвоенность. А нации нужны цельные люди. Поэтому и нужен один язык. И им должен быть, конечно, украинский.

Парень ловит себя на некой плакатности выражений. Из его памяти всплывает недолгий эпизод, когда в Луганске он записался в «Украинский выбор». Тогда он рассказывал окружающим прямо противоположное. Но усилием воли парень подавляет это воспоминание.

- Это поиски. И это нормально, что я искал.

Вдруг он вспоминает сегодняшнее утро. Он снимает комнату. Там есть радиоприемник. «Океан-214». Еще советский, но, как оказалось, очень надежный. По утрам он пристрастился его слушать.

- Молодец пан Богдан! Таких дикторов нам не хватает! Он прямо называет русских «кацапами»! Издевается над их культурой с водкой и балалайками. Пора проложить четкую линию между нами и ими. Некоторые, правда, морщатся. Говорят, что это – вульгарный расизм. Даже в дружине есть такие. Но у нас же война, а они враги.

Мысль у парня смещается:

- И в прямой эфир звонят и говорят, что такого нахала нужно выгнать с работы. Это в основном старики. А Богдан классно их троллит. Они и не понимают, как он их классно троллит! Пора уж выдавить из нас совка!

Но тут у него всплывает из глубин памяти картинка когда-то виденного. Его дед одевает гимнастерку и на нее блестят ордена. 9 Мая.

- Когда это было? А, у них своя жизнь была.

Он забегает в учебный корпус, бежит по коридору. Аудитория уже заполнена, но его девушка держит место. Он падает:

- Привет! Принес тебе последнюю книгу Жадана.

- Ого! Такая большая. Когда я ее буду читать?!

- Нужно почитать. Это как бы наш парень.

- И что там.

- Увидишь, какой мрак нам нужно преодолеть.

Девушка морщит губы:

- Ладно. Может на выходных почитаю.

В районной библиотека, в читальном зале за столом возле окна сидит мальчик лет 12-ти. Он сюда приходил несколько дней подряд после занятий в школе, так как выбрал тему для доклада «Війна і мир в творчості нашого земляка Сергія Жадана».

Он дочитал книжку и сейчас поглаживал верхнюю часть обложки, где вытиснен окаменевший древний папоротник. Такие мальчик видел в музее. Там были такие куски угля с разными отпечатками.

Сейчас мальчик думал, как он расскажет о прочитанном. И он решает, что за основу возьмет эпизод, когда контуженный военный отдает главному герою кусок угля с древним отпечатком. Главный герой прячет его в рюкзак и обещает сохранить память земли в своей школе, где преподает.

Мальчик уже обучен, что в художественном произведении нужно найти эпизод, который позволит дать прогрессивную перспективу всему произведению. Он так и повторяет про себя слова, услышанные на уроке. Правда, в книге эпизод этот и ни к селу, и ни к городу, но выглядит оптимистично. Главные герои вышли из захваченного города, вышли к своим, и получают в руки этот экспонат, символизирующий самое глубинное в нашем регионе.

- О! Неплохо, неплохо! Думаю, меня похвалят. И там еще происходит переключение точек восприятия. Последние страницы написаны с позиции мальчика, племянника главного героя, которого он забрал из интерната, и они пришли к себе домой. Это – очень оптимистическое окончание!

- Ого! Я очень умный, - думает мальчик. Потом он хихикает:

- Зачем только он все время матюкается? Мне как-то будет неудобно читать это в классе.

Он вспоминает, что он и сам иногда матюкается в компании пацанов, а иногда и девчонок. И девчонки тоже матюкаются.

- Но мы как-то это делаем не так. В книжке матюки какие-то ненастоящие, и они как-то выглядят более грубо, оскорбительно. Зачем он их использует? Мы так кажемся более взрослыми. Но он-то и так взрослый.

За окном вдруг громко начинают кричать коты. Мальчик улыбается. Пришла весна. Нужно сдавать книжку и идти на улицу.

Александр Костомаров, специально для Ostrovok